В плену 82 года…
Жан-Батист Николя Савэн – Николай Андреевич Савин, последний «шаромыжник» из армии Наполеона
Одним из самых беспримерных долгожителей в истории Саратова с уверенностью можно считать человека, прожившего в нашем городе свыше 80 лет и умершего на 127-м году жизни. И самое удивительное, что он не был саратовцем в полном смысле этого слова, и, более того, он не был даже россиянином. Судьба уроженца Франции Жана-Батиста Николя Савэна, обретшего свою вторую родину на волжских берегах, поистине необыкновенна... Холодным ноябрьским днем 1812 года арьергард маршала Франции Клод-Виктора Перрена в спешке переправлялся через Березину.
Потрепанные остатки великой наполеоновской армии торопливо отступали на запад, преследуемые передовыми частями русской кавалерии. Наведенный понтонный мост еле выдерживал медленно движущееся нагромождение людей, лошадей, повозок и орудий. Громкие крики и брань, беспокойное ржание, скрип колес оглашали стылый воздух над неласковой свинцовой водой в тревожной морщинистой ряби.
Лейтенант 2-го гусарского полка Жан-Батист Савэн, с заросшим землистым лицом, злой и усталый, как и все кругом, в сутолоке и давке с трудом направлял измученного гнедого жеребца ко въезду на мост и был уже недалеко от цели, когда сзади послышался хриплый, срывающийся на фальцет крик: «Les cosaguesi» («Казаки!»).
Савэн оглянулся. Ощетинившаяся пиками лавина всадников скатывалась с дальнего, припорошенного снегом холма, надвигаясь на французов стремительно и неотвратимо. Мощное, пока негромкое, но нарастающее «ура» и глухой топот армады бешено скачущих лошадей донеслись до оцепеневшей на мгновение переправы. Это были казаки генерала Матвея Платова.
Напором обезумевшей от паники толпы коня Савэна вынесло на мост, который под неимоверной тяжестью затрещал, погружаясь в студеную воду. Какое-то время движение еще продолжалось, и Савэн добрался почти до середины моста, когда тот провалился окончательно. Повозки с ящиками, орудия, кони и люди в криках отчаяния и храпе падали в реку, обреченные почти на верную смерть в безжалостной ледяной пучине. Заваливаясь вбок вместе с лошадью, Савэн успел освободить ноги из стремян и тут же очутился в воде. Нестерпимый холод ожег тело. Страшным усилием офицер разъял чьи-то сомкнувшиеся на его шее руки и сумел вынырнуть на поверхность. До покинутого берега было метров тридцать. Только туда еще можно было добраться, ибо от противоположной стороны реки Савэна отделяли кишащее в воде месиво тонущих людей и животных и значительно большее расстояние, преодолеть которое наверняка не хватит сил...
...С обеих сторон Савэна ждала смерть – он это знал. Бесстрашный строевой офицер, мужественный воин, Жан-Батист инстинктивно предпочел разящий удар вражеского оружия унизительной агонии утопленника и, изнемогая в тисках холода, поплыл к избитому копытами береговому склону, откуда совсем недавно вступал на разваливающийся скользкий настил моста, возведенного саперами генерала Жана-Батиста Эбле...
Неравная схватка казаков с изможденными остатками французского арьергарда была предотвращена. Перед густым частоколом казацких пик, окружавших обреченное скопище неспособных к серьезному сопротивлению людей, появился боевой генерал в скромном походном облачении. Сдерживая разгоряченного белого коня, атаман Платов (это был он) на внятном французском языке предложил противнику сдаться, дабы избегнуть напрасного кровопролития. Сломленное усталостью и голодом, мокрое и холоднее бонапартовское воинство было вынуждено сложить оружие...
В составе группы военнопленных Савэн был отправлен в Ярославль, откуда в феврале 1813 года распоряжением высших инстанций переведен в Саратов. Сюда, в глубокий российский тыл, уже с сентября 1812 года поступали партии пленных, «состояние которых, – как отмечает городская летопись, – было очень жалостное». Среди прочих в саратовском плену томились и высокопоставленные лица – генерал Жан-Мари Сен Жени и принц Гогенлоэ.
Савэн прибыл в Саратов с обмороженными ногами: жестокие морозы той памятной зимы не обошли и героя нашего рассказа. К тому времени на городской окраине, за Немецкой слободой, были сооружены деревянные бараки, где размешались пленные. Огороженный лагерь французов, кроме жилых помещений, имел на своей территории столовую, баню, фельдшерский пункт, склады, конюшни и отхожие места. Офицеры жили отдельно от солдат. Все было построено руками самих пленных. Условия жизни не отличались комфортом, а питание было скудно и во многом определялось пожертвованиями сердобольных саратовских граждан. Работали лишь нижние чины – на заготовке дров, сена, расчистке снега, устройстве дорог и улиц, в строительстве и кустарных промыслах. Офицерство развлекалось беседами, чтением, фехтованием и быстро завязавшимися романами с любопытствующим слабым полом Саратова.
Жан-Батист сразу был помещен в военный лазарет «на неопределенное число мест, присоединенный к Александровской городской больнице». Здесь он пробыл долгих девять месяцев. Обмороженные ступни лейтенанта оказались под угрозой ампутации. Однако, благодарение богу, все обошлось.
Местный генерал-губернатор Алексей Панчулидзев, неоднократно лично инспектировавший французское поселение, нанес визит и больному Савэну. Прекрасный французский выговор, вкрадчивый голос, безукоризненный пробор на плешивой голове, тонкий длинный нос. Алексей Давыдович был участлив и благожелателен, спросил, нет ли жалоб, пожелал скорого выздоровления, обещал свои содействие и поддержку.
...Осенью 1813 года выздоровевший лейтенант покинул больницу. Незнакомый город открылся его глазам редкими деревянными домиками на сером покатом косогоре, пожухлой листвой полуосыпавшихся тополей и разбитой пыльной дорогой, по которой тащилась одинокая крестьянская телега. Высохший бурьян по канаве, сорока на расшатанной изгороди, пасущаяся неподалеку черная коза. Глушь, запустение, тоскливая тишина...
...Жан-Батист Николя Савэн родился в Руане 12 апреля 1768 года. Единственный ребенок в семье, он рос окруженный заботой и родительским теплом. Счастливое детство и юность сменились годами тяжелых испытаний. К двадцати пяти годам он остался один: умерла мать, в огне жестоких политических распрей тех неспокойных для Франции времен погиб отец. Жан-Батист, захваченный круговоротом больших событий, направляемых железной рукой новоявленного молодого диктатора, стал военным. В 1797 году он участвовал в Египетском походе Наполеона, затем сражался под Аустерлицем и под Иеной, штурмовал Сарагосу. За отвагу и мужество Савэн получил высшую награду – орден Почетного легиона.
В русской кампании в тяжелых боях он наступал от Немана до Москвы. Много лишений и страданий перенес в кочевой военной жизни. Прекрасный наездник и меткий стрелок, Савэн отлично владел и традиционным кавалерийским оружием – саблей. Был он среднего роста, ладно сложенный и крепкий. Крупный нос, высокий лоб, спокойные серые глаза, внимательно смотрящие из-под густых бровей. Над твердым подбородком нависали громадные черные усы, придавая облику Савэна мужественность, даже некоторую жесткость. Человек долга, бесстрашный и беспощадный в бою, Жан-Батист был в то же время глубоко религиозным, добрым христианином, аккуратным в молитвах и постах...
Первое время после выхода из больницы Савэн осматривал город, побывал на Волге, где взгрустнул, вспоминая голубой простор родной Сены, посетил римско-католическую церковь в Немецкой слободе. Ставя свечку перед ликом святой Мадонны, мысленно поблагодарил Всевышнего за свое исцеление. Лишенный средств и приличествующей офицеру одежды, посаженный на скудный паек военнопленного, Жан-Батист остро нуждался в деньгах. Это заставило его искать работу. Первые заработки он добывал уроками фехтования офицерам местного гарнизона, а затем при содействии любезного губернатора Савэн успешно выдержал экзамен в благородном пансионе и получил право на преподавание французского языка.
Первыми подопечными новоиспеченного педагога были отпрыски самого Алексея Давыдовича; губернатор был настолько любезен и благожелателен к Савэну, что доверил ему воспитание собственных детей, предложив неплохое жалованье и кров в недавно отстроенной загородной резиденции. С легкой руки губернского начальника местные дворяне охотно приглашали к себе учительствующего месье в качестве домашнего наставника подрастающего поколения. Савэн стал популярной фигурой в городе и обрел прочный достаток.
Открытка старого Саратова. Он стал уже почти родным
И когда летом 1814 года французские военнопленные покидали Саратов, возвращаясь к родным пенатам, Жан-Батист предпочел остаться в России. Никто не ждал его в далеком Руане, где надо было бы начинать все сначала в беспокойстве о хлебе насущном, тогда как здесь, в Саратове, он имел надежную мирную профессию, а с карьерой военного решил покончить раз и навсегда. Так Савэн стал саратовцем. Учителем французского он пробыл долгие годы, воспитав не одно поколение саратовских граждан и уйдя на покой лишь в 1874 году – в 106-летнем возрасте.
Жан-Батист переименовал себя в Николая Андреевича Савина, женился, и вскоре у него появилась дочь, названная с согласия отца русским именем – Евдокия. Однако старой своей религиозной привязанности Савэн не изменил, оставшись католиком...
Николаю Андреевичу полюбились русские люди – их искренность и непосредственность, участливость и гостеприимство, а их некоторая непрактичность, свойственная самому французу-учителю, просто умиляла его. С самого начала своего пленения он не чувствовал в русских врагов, втайне недоумевая, чего ради был затеян против России тот «великий» поход, принесший столько горя и страданий и французам, и не покорившейся им стране. Но при этом гению Наполеона бывший лейтенант поклонялся всю жизнь. Он говорил о Бонапарте: «Это человек, которому я посвятил лучшие годы моей жизни и память которого для меня священна!».
В двадцатипятилетний юбилей Бородинского сражения бывший наполеоновский воин, будучи неплохим художником, на память написал акварелью портрет своего кумира, который вплоть до последнего часа Савэна постоянно находился в его комнате на видном месте. А рядом висели еще две картины, писанные учителем и напоминавшие ему годы его прекрасной и тревожной молодости: он сам, в форме лейтенанта гусарского полка, и эпизод из Египетского похода...
...Шли годы. Николай Андреевич уже хорошо говорил по-русски, окончательно привыкнув к своей новой жизни. Горести и радости его были общими со всеми горожанами. Присутствовал он на освящении Нового собора, построенного в память жертв народной войны 1812 года, пережил ужасные эпидемии, неурожаи и пожары, с любопытством смотрел на первый пароход на Волге, с интересом разворачивал первый номер «Саратовских губернских ведомостей». Устройство водопровода в городе, постройка каменного здания городского театра, открытие железной дороги, Радищевского музея и много других больших и малых событий вместила долгая жизнь Николая Андреевича. Менялся на глазах Савэна Саратов, превращаясь из безвестного «рыбьего» городка в крупный экономический и культурный центр, прибавлялась седина в когда-то черных гусарских усах. Но был Николай Андреевич здоров и бодр, много работал с учениками, занимался живописью, писал мемуары, заслуженно снискав себе уважение и почет.
...Закончив учительствовать, Савэн на скромные сбережения приобрел маленький флигель с окнами на Грошовую улицу, где провел последние годы жизни. Во дворе дома он устроил цветник и в летнее время с удовольствием возился на маленьких грядках, заботливо ухаживая за растениями. С плетеной корзинкой ходил на Митрофаньевский базар, покупал продукты и сам готовил себе и своей состарившейся дочери нехитрое кушанье. Был Николай Андреевич очень скромен и умерен в питании, не употреблял спиртных напитков и не курил. Вечера он проводил в «салоне» саратовского художника Гектора Баракки, где встречался с местными интеллигентами, неизменно привлекая к себе интерес последних как к человеку, много видевшему и отлично все помнящему. По воскресеньям, надев праздничный сюртук, в петлице которого красовалась ленточка ордена Почетного легиона, спешил он к утренней мессе в католический собор Святого Клементия на Немецкой улице. Величественные звуки органа плавно ниспадали с высоких сводов, вызывая в груди Николая Андреевича знакомый священный трепет...
Просветленный и торжественный, выходил он на улицу и, опираясь на палочку, не спеша направлялся домой, приветствуя встречных знакомых галантным поклоном и приподнимая шляпу. Светлый воскресный день над городом. Прыгают воробьи по пустынной булыжной мостовой против собора, теплый весенний ветерок шевелит молодую листву, замерли у гостиницы «Россия» пролетки извозчиков в ожидании седоков. Легко и уютно на душе – от мягкого света, струящегося с бездонных, подернутых дымкой небес, от прогретого чистого воздуха, от убаюкивающей грусти воспоминаний. О-ля-ля! Как давно это было – розовые рассветы над зелеными холмами Нормандии, пасхальный перезвон колоколов Сен-Маклу, запах жасмина из открытого в ночной сад окна. И лихие кавалерийские атаки, и горящая Москва, и обжигающий холод Березины – все, все кануло навсегда в быстро отодвинувшееся прошлое. Только молодые ветры гуляют над заросшими ухабами былого, взмучивая пыль времени, и не разглядеть сквозь эту завесу ни затуманенных образов, ни развеянных чувств...
...Годы давали себя знать. Николай Андреевич стал плохо видеть, лишившись возможности предаваться любимому своему развлечению – рисованию, все реже выходил из дома, чувствуя себя больным и усталым. Однако разум и ясность мысли не покинули его до самой смерти. На 120-м году жизни Савэна посетил военный историк Константин Военский, поместивший вскоре заметку о последнем наполеоновском офицере в петербургской газете «Новое время». К живому свидетелю давно минувших событий потоком хлынули письма из других городов России и из европейских стран. Приезжал даже художник Константин Адт, написавший портрет ветерана, единственное сохранившееся до наших дней изображение долгожителя. Узнали об урожденном Жан-Батисте Савэне и на его родине. Помимо множества теплых писем, из Франции в Саратов поступила небольшая бандероль, содержащая коробочку с орденом Святой Елены и грамоту к нему за подписью военного министра Мерсье. Грамота гласила: «Канцлер Национального ордена Почетного Легиона сим удостоверяет, что помянутая медаль Святой Елены выдана ЖАНУ-БАТИСТУ НИКОЛЯ САВЭНУ, бывшему лейтенанту 2-го гусарского полка, прослужившему во Французской армии с 1797 по 1812 годы».
Как драгоценный подарок принял Николай Андреевич орден из рук князя Бориса Мещерского, девятнадцатого на памяти Савэна саратовского губернатора, лично прибывшего к старцу для вручения награды. Непослушные сморщенные пальцы благоговейно ощупывали тяжелый бронзовый кружок, и слезы стояли в старческих глазах, увы, так и не прочитавших дорогие ветерану слова: «Napoleon, ases compagnons de gioire sa derniere pensee! (Последняя дума Наполеона – о его сподвижниках славы!) 21.05.1821». (Дата смерти Бонапарта.) Вместе с орденом пришло уведомление от французского военного министерства о назначении Савэну ежегодной пенсии...
...Но силы Николая Андреевича были на исходе. Через два месяца после награждения Савэн умер. Умер легкой неслышной смертью, без страданий и мучений, прохворав несколько дней. Это случилось во вторник, 29 ноября 1894 года. Последние минуты рядом с ним были его дочь Евдокия Николаевна и настоятель римско-католической церкви, саратовский декан граф Шембек. Похороны прошли при огромном стечении народа, и все расходы городское управление взяло на себя. На могиле Савэна был установлен памятник на средства, собранные петербургской французской колонией. Могила Николая Андреевича не сохранилась: на месте бывшего католического кладбища ныне находятся новые кварталы разросшегося города...
...Когда говорят о долгожителях, то невольно представляешь себе людей, проведших свою жизнь неторопливо и размеренно, вдали от волнений и тревог, в уединении и тишине, в монотонном однообразии безликого для них времени. Тем удивительнее судьба нашего героя, долгое бытие которого было наполнено суровыми и опасными испытаниями, кропотливым беспокойным трудом, радостями и болями полнокровной жизни. В этом исток уважения – сегодняшнего и будущего – к памяти рядового гражданина планеты Жан-Батиста Николя Савэна, храброго воина, скромного терпеливого учителя, по-настоящему доброго и мужественного человека. Человека, родившегося в Руане и умершего в Саратове.
P.S. Вот так историк Константин Военский описывает эту встречу с Савэном: «Передо мной был ветеран «Великой армии»... Вглядываясь в морщинистое лицо старца, в эти как бы застывшие под влиянием времени черты, я невольно провел параллель между прошедшим и настоящим: я перенесся мыслями в ту достопамятную эпоху «войны и мира», когда 82 года тому назад этот удрученный годами ветеран – в то время бравый офицер – вступал в числе «двунадесяти язык», как враг, в пределы той самой России, которая теперь стала его вторым отечеством и которую он любит не менее Франции.
Я подошел к старику и назвал его по имени, извиняясь за непрошенное посещение, вызванное глубоким удивлением и желанием увидеть и побеседовать с представителем знаменитой эпохи, служившим под начальством величайшего из полководцев. Старик ласково протянул мне руку и сказал: «Вы заговорили о человеке, которому я посвятил лучшие годы своей жизни и память о котором для меня священна, – будьте же дорогим гостем и войдите в мой дом».
...Комната Николая Андреевича (старик особенно любил, чтобы его называли по-русски) представляла миниатюрный, но в высшей степени своеобразный уголок, где все говорило о временах давно минувших. Здесь он жил воспоминаниями о славном и величественным прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельного портрета и небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна. Это был культ Наполеона, восторженный, трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба». Портрет Наполеона написан самим Савэном через 25 лет по прибытии в Россию. Тут же неподалеку другой портрет, изображающий бравого кавалерийского офицера в мундире наполеоновских войск – это сам Николай Андреевич. Портрет писан в 1812 году. С удивлением внимал я словам феноменального старца, пораженный невероятною в столь преклонные годы памятью. Оказалось, что теперь ему шел 126 год».
P.P.S. Пленные французы начали появляться в Саратове через несколько месяцев после Бородинского сражения. В губернию они прибывали через нынешнюю Тамбовскую область. Напоминанием о пути их следования служат «французские могилы». Солдат, не выдержавших лишений и дорожных тягот, хоронили прямо у дороги. Под Аткарском была поляна, которую называли Французской. Этот, тогда уездный, город стал своеобразным «фильтром»: в Саратов направлялись только офицеры. Солдат же партиями по 100 человек размещали в Вольске, Камышине, Царицыне.
По счастливой случайности офицера миновала участь, которая была уготована многим его соотечественникам. Некоторые предприимчивые казаки решили сделать «бизнес» на живом товаре. «Шаромыжники» – такое прозвище дали русские пленным французам – охотно раскупались русскими помещиками, которые превращали солдат в крепостных или гувернеров. Пленного Савэна привели к атаману Платову. Тот сначала, по свидетельствам очевидцев, «врезал бедняге по шее», а потом угостил чаркой водки. Но в возращении на родину Савэну отказали. Сначала его отправили в Ярославль, а затем – в Саратовскую губернию. Здесь он принял русское подданство. Вскоре выгодно женился на купеческой дочке Прасковье Сергеевой. После заключения брака Савэн пытался вновь ходатайствовать о возвращении во Францию. Но власти ему отказали в смене гражданства – по закону бывший солдат не должен быть связан супружескими узами и иметь детей. Тем не менее запрет не расстроил ветерана. Он переделал свое имя на русский лад – Николай Андреевич Савин. Покровительство тогдашнего губернатора Панчулидзева помогло ему стать учителем в благородном пансионе при Саратовской гимназии, где он и проработал 60 лет (1814-1874 гг.). Весьма любопытен тот факт, что Савэн в местной гимназии французскому языку учил самого Николая Чернышевского. Потом стал владельцем художественной мастерской. По воспоминаниям современников, к своему 100-летнему юбилею Савэн меньше всего походил на француза. У него были густая седая борода и крупные черты лица, о чем и свидетельствует его портрет.
На памятник «последнему ветерану Великой армии» собирало деньги Санкт-Петербургское общество французов-переселенцев. А в октябре 1998 года на углу улиц Дзержинского и Вольской появилась мемориальная доска в честь долгожителя-рекордсмена. Примечательно: в открытии участвовал его соотечественник, посол Франции в России Юбер Колен де Вердьер.
Лейтенант 2-го гусарского полка Жан-Батист Савэн, с заросшим землистым лицом, злой и усталый, как и все кругом, в сутолоке и давке с трудом направлял измученного гнедого жеребца ко въезду на мост и был уже недалеко от цели, когда сзади послышался хриплый, срывающийся на фальцет крик: «Les cosaguesi» («Казаки!»).
Савэн оглянулся. Ощетинившаяся пиками лавина всадников скатывалась с дальнего, припорошенного снегом холма, надвигаясь на французов стремительно и неотвратимо. Мощное, пока негромкое, но нарастающее «ура» и глухой топот армады бешено скачущих лошадей донеслись до оцепеневшей на мгновение переправы. Это были казаки генерала Матвея Платова.
Петер фон Гесс. Переправа через Березину – последний бой...
Напором обезумевшей от паники толпы коня Савэна вынесло на мост, который под неимоверной тяжестью затрещал, погружаясь в студеную воду. Какое-то время движение еще продолжалось, и Савэн добрался почти до середины моста, когда тот провалился окончательно. Повозки с ящиками, орудия, кони и люди в криках отчаяния и храпе падали в реку, обреченные почти на верную смерть в безжалостной ледяной пучине. Заваливаясь вбок вместе с лошадью, Савэн успел освободить ноги из стремян и тут же очутился в воде. Нестерпимый холод ожег тело. Страшным усилием офицер разъял чьи-то сомкнувшиеся на его шее руки и сумел вынырнуть на поверхность. До покинутого берега было метров тридцать. Только туда еще можно было добраться, ибо от противоположной стороны реки Савэна отделяли кишащее в воде месиво тонущих людей и животных и значительно большее расстояние, преодолеть которое наверняка не хватит сил...
...С обеих сторон Савэна ждала смерть – он это знал. Бесстрашный строевой офицер, мужественный воин, Жан-Батист инстинктивно предпочел разящий удар вражеского оружия унизительной агонии утопленника и, изнемогая в тисках холода, поплыл к избитому копытами береговому склону, откуда совсем недавно вступал на разваливающийся скользкий настил моста, возведенного саперами генерала Жана-Батиста Эбле...
Неравная схватка казаков с изможденными остатками французского арьергарда была предотвращена. Перед густым частоколом казацких пик, окружавших обреченное скопище неспособных к серьезному сопротивлению людей, появился боевой генерал в скромном походном облачении. Сдерживая разгоряченного белого коня, атаман Платов (это был он) на внятном французском языке предложил противнику сдаться, дабы избегнуть напрасного кровопролития. Сломленное усталостью и голодом, мокрое и холоднее бонапартовское воинство было вынуждено сложить оружие...
«Матвей Иванович Платов», конец XVIII – 1-я четверть XIX века. Сначала он дал французу в рожу, потом напоил водкой...
В составе группы военнопленных Савэн был отправлен в Ярославль, откуда в феврале 1813 года распоряжением высших инстанций переведен в Саратов. Сюда, в глубокий российский тыл, уже с сентября 1812 года поступали партии пленных, «состояние которых, – как отмечает городская летопись, – было очень жалостное». Среди прочих в саратовском плену томились и высокопоставленные лица – генерал Жан-Мари Сен Жени и принц Гогенлоэ.
Савэн прибыл в Саратов с обмороженными ногами: жестокие морозы той памятной зимы не обошли и героя нашего рассказа. К тому времени на городской окраине, за Немецкой слободой, были сооружены деревянные бараки, где размешались пленные. Огороженный лагерь французов, кроме жилых помещений, имел на своей территории столовую, баню, фельдшерский пункт, склады, конюшни и отхожие места. Офицеры жили отдельно от солдат. Все было построено руками самих пленных. Условия жизни не отличались комфортом, а питание было скудно и во многом определялось пожертвованиями сердобольных саратовских граждан. Работали лишь нижние чины – на заготовке дров, сена, расчистке снега, устройстве дорог и улиц, в строительстве и кустарных промыслах. Офицерство развлекалось беседами, чтением, фехтованием и быстро завязавшимися романами с любопытствующим слабым полом Саратова.
Жан-Батист сразу был помещен в военный лазарет «на неопределенное число мест, присоединенный к Александровской городской больнице». Здесь он пробыл долгих девять месяцев. Обмороженные ступни лейтенанта оказались под угрозой ампутации. Однако, благодарение богу, все обошлось.
Саратовский губернатор Алексей Панчулидзев был заинтересован в образованных французах
Местный генерал-губернатор Алексей Панчулидзев, неоднократно лично инспектировавший французское поселение, нанес визит и больному Савэну. Прекрасный французский выговор, вкрадчивый голос, безукоризненный пробор на плешивой голове, тонкий длинный нос. Алексей Давыдович был участлив и благожелателен, спросил, нет ли жалоб, пожелал скорого выздоровления, обещал свои содействие и поддержку.
...Осенью 1813 года выздоровевший лейтенант покинул больницу. Незнакомый город открылся его глазам редкими деревянными домиками на сером покатом косогоре, пожухлой листвой полуосыпавшихся тополей и разбитой пыльной дорогой, по которой тащилась одинокая крестьянская телега. Высохший бурьян по канаве, сорока на расшатанной изгороди, пасущаяся неподалеку черная коза. Глушь, запустение, тоскливая тишина...
...Жан-Батист Николя Савэн родился в Руане 12 апреля 1768 года. Единственный ребенок в семье, он рос окруженный заботой и родительским теплом. Счастливое детство и юность сменились годами тяжелых испытаний. К двадцати пяти годам он остался один: умерла мать, в огне жестоких политических распрей тех неспокойных для Франции времен погиб отец. Жан-Батист, захваченный круговоротом больших событий, направляемых железной рукой новоявленного молодого диктатора, стал военным. В 1797 году он участвовал в Египетском походе Наполеона, затем сражался под Аустерлицем и под Иеной, штурмовал Сарагосу. За отвагу и мужество Савэн получил высшую награду – орден Почетного легиона.
Такой орден Почетного легиона был и у Савэна-Савина...
В русской кампании в тяжелых боях он наступал от Немана до Москвы. Много лишений и страданий перенес в кочевой военной жизни. Прекрасный наездник и меткий стрелок, Савэн отлично владел и традиционным кавалерийским оружием – саблей. Был он среднего роста, ладно сложенный и крепкий. Крупный нос, высокий лоб, спокойные серые глаза, внимательно смотрящие из-под густых бровей. Над твердым подбородком нависали громадные черные усы, придавая облику Савэна мужественность, даже некоторую жесткость. Человек долга, бесстрашный и беспощадный в бою, Жан-Батист был в то же время глубоко религиозным, добрым христианином, аккуратным в молитвах и постах...
Первое время после выхода из больницы Савэн осматривал город, побывал на Волге, где взгрустнул, вспоминая голубой простор родной Сены, посетил римско-католическую церковь в Немецкой слободе. Ставя свечку перед ликом святой Мадонны, мысленно поблагодарил Всевышнего за свое исцеление. Лишенный средств и приличествующей офицеру одежды, посаженный на скудный паек военнопленного, Жан-Батист остро нуждался в деньгах. Это заставило его искать работу. Первые заработки он добывал уроками фехтования офицерам местного гарнизона, а затем при содействии любезного губернатора Савэн успешно выдержал экзамен в благородном пансионе и получил право на преподавание французского языка.
Первыми подопечными новоиспеченного педагога были отпрыски самого Алексея Давыдовича; губернатор был настолько любезен и благожелателен к Савэну, что доверил ему воспитание собственных детей, предложив неплохое жалованье и кров в недавно отстроенной загородной резиденции. С легкой руки губернского начальника местные дворяне охотно приглашали к себе учительствующего месье в качестве домашнего наставника подрастающего поколения. Савэн стал популярной фигурой в городе и обрел прочный достаток.
Открытка старого Саратова. Он стал уже почти родным
И когда летом 1814 года французские военнопленные покидали Саратов, возвращаясь к родным пенатам, Жан-Батист предпочел остаться в России. Никто не ждал его в далеком Руане, где надо было бы начинать все сначала в беспокойстве о хлебе насущном, тогда как здесь, в Саратове, он имел надежную мирную профессию, а с карьерой военного решил покончить раз и навсегда. Так Савэн стал саратовцем. Учителем французского он пробыл долгие годы, воспитав не одно поколение саратовских граждан и уйдя на покой лишь в 1874 году – в 106-летнем возрасте.
Жан-Батист переименовал себя в Николая Андреевича Савина, женился, и вскоре у него появилась дочь, названная с согласия отца русским именем – Евдокия. Однако старой своей религиозной привязанности Савэн не изменил, оставшись католиком...
Николаю Андреевичу полюбились русские люди – их искренность и непосредственность, участливость и гостеприимство, а их некоторая непрактичность, свойственная самому французу-учителю, просто умиляла его. С самого начала своего пленения он не чувствовал в русских врагов, втайне недоумевая, чего ради был затеян против России тот «великий» поход, принесший столько горя и страданий и французам, и не покорившейся им стране. Но при этом гению Наполеона бывший лейтенант поклонялся всю жизнь. Он говорил о Бонапарте: «Это человек, которому я посвятил лучшие годы моей жизни и память которого для меня священна!».
Память о Наполеоне он сохранил навсегда – память о своей молодости...
В двадцатипятилетний юбилей Бородинского сражения бывший наполеоновский воин, будучи неплохим художником, на память написал акварелью портрет своего кумира, который вплоть до последнего часа Савэна постоянно находился в его комнате на видном месте. А рядом висели еще две картины, писанные учителем и напоминавшие ему годы его прекрасной и тревожной молодости: он сам, в форме лейтенанта гусарского полка, и эпизод из Египетского похода...
...Шли годы. Николай Андреевич уже хорошо говорил по-русски, окончательно привыкнув к своей новой жизни. Горести и радости его были общими со всеми горожанами. Присутствовал он на освящении Нового собора, построенного в память жертв народной войны 1812 года, пережил ужасные эпидемии, неурожаи и пожары, с любопытством смотрел на первый пароход на Волге, с интересом разворачивал первый номер «Саратовских губернских ведомостей». Устройство водопровода в городе, постройка каменного здания городского театра, открытие железной дороги, Радищевского музея и много других больших и малых событий вместила долгая жизнь Николая Андреевича. Менялся на глазах Савэна Саратов, превращаясь из безвестного «рыбьего» городка в крупный экономический и культурный центр, прибавлялась седина в когда-то черных гусарских усах. Но был Николай Андреевич здоров и бодр, много работал с учениками, занимался живописью, писал мемуары, заслуженно снискав себе уважение и почет.
...Закончив учительствовать, Савэн на скромные сбережения приобрел маленький флигель с окнами на Грошовую улицу, где провел последние годы жизни. Во дворе дома он устроил цветник и в летнее время с удовольствием возился на маленьких грядках, заботливо ухаживая за растениями. С плетеной корзинкой ходил на Митрофаньевский базар, покупал продукты и сам готовил себе и своей состарившейся дочери нехитрое кушанье. Был Николай Андреевич очень скромен и умерен в питании, не употреблял спиртных напитков и не курил. Вечера он проводил в «салоне» саратовского художника Гектора Баракки, где встречался с местными интеллигентами, неизменно привлекая к себе интерес последних как к человеку, много видевшему и отлично все помнящему. По воскресеньям, надев праздничный сюртук, в петлице которого красовалась ленточка ордена Почетного легиона, спешил он к утренней мессе в католический собор Святого Клементия на Немецкой улице. Величественные звуки органа плавно ниспадали с высоких сводов, вызывая в груди Николая Андреевича знакомый священный трепет...
Михаил Кутузов и оставил в России всех этих французов
Просветленный и торжественный, выходил он на улицу и, опираясь на палочку, не спеша направлялся домой, приветствуя встречных знакомых галантным поклоном и приподнимая шляпу. Светлый воскресный день над городом. Прыгают воробьи по пустынной булыжной мостовой против собора, теплый весенний ветерок шевелит молодую листву, замерли у гостиницы «Россия» пролетки извозчиков в ожидании седоков. Легко и уютно на душе – от мягкого света, струящегося с бездонных, подернутых дымкой небес, от прогретого чистого воздуха, от убаюкивающей грусти воспоминаний. О-ля-ля! Как давно это было – розовые рассветы над зелеными холмами Нормандии, пасхальный перезвон колоколов Сен-Маклу, запах жасмина из открытого в ночной сад окна. И лихие кавалерийские атаки, и горящая Москва, и обжигающий холод Березины – все, все кануло навсегда в быстро отодвинувшееся прошлое. Только молодые ветры гуляют над заросшими ухабами былого, взмучивая пыль времени, и не разглядеть сквозь эту завесу ни затуманенных образов, ни развеянных чувств...
...Годы давали себя знать. Николай Андреевич стал плохо видеть, лишившись возможности предаваться любимому своему развлечению – рисованию, все реже выходил из дома, чувствуя себя больным и усталым. Однако разум и ясность мысли не покинули его до самой смерти. На 120-м году жизни Савэна посетил военный историк Константин Военский, поместивший вскоре заметку о последнем наполеоновском офицере в петербургской газете «Новое время». К живому свидетелю давно минувших событий потоком хлынули письма из других городов России и из европейских стран. Приезжал даже художник Константин Адт, написавший портрет ветерана, единственное сохранившееся до наших дней изображение долгожителя. Узнали об урожденном Жан-Батисте Савэне и на его родине. Помимо множества теплых писем, из Франции в Саратов поступила небольшая бандероль, содержащая коробочку с орденом Святой Елены и грамоту к нему за подписью военного министра Мерсье. Грамота гласила: «Канцлер Национального ордена Почетного Легиона сим удостоверяет, что помянутая медаль Святой Елены выдана ЖАНУ-БАТИСТУ НИКОЛЯ САВЭНУ, бывшему лейтенанту 2-го гусарского полка, прослужившему во Французской армии с 1797 по 1812 годы».
Как драгоценный подарок принял Николай Андреевич орден из рук князя Бориса Мещерского, девятнадцатого на памяти Савэна саратовского губернатора, лично прибывшего к старцу для вручения награды. Непослушные сморщенные пальцы благоговейно ощупывали тяжелый бронзовый кружок, и слезы стояли в старческих глазах, увы, так и не прочитавших дорогие ветерану слова: «Napoleon, ases compagnons de gioire sa derniere pensee! (Последняя дума Наполеона – о его сподвижниках славы!) 21.05.1821». (Дата смерти Бонапарта.) Вместе с орденом пришло уведомление от французского военного министерства о назначении Савэну ежегодной пенсии...
Под конец жизни блистательный француз превратился в сурового русского
...Но силы Николая Андреевича были на исходе. Через два месяца после награждения Савэн умер. Умер легкой неслышной смертью, без страданий и мучений, прохворав несколько дней. Это случилось во вторник, 29 ноября 1894 года. Последние минуты рядом с ним были его дочь Евдокия Николаевна и настоятель римско-католической церкви, саратовский декан граф Шембек. Похороны прошли при огромном стечении народа, и все расходы городское управление взяло на себя. На могиле Савэна был установлен памятник на средства, собранные петербургской французской колонией. Могила Николая Андреевича не сохранилась: на месте бывшего католического кладбища ныне находятся новые кварталы разросшегося города...
...Когда говорят о долгожителях, то невольно представляешь себе людей, проведших свою жизнь неторопливо и размеренно, вдали от волнений и тревог, в уединении и тишине, в монотонном однообразии безликого для них времени. Тем удивительнее судьба нашего героя, долгое бытие которого было наполнено суровыми и опасными испытаниями, кропотливым беспокойным трудом, радостями и болями полнокровной жизни. В этом исток уважения – сегодняшнего и будущего – к памяти рядового гражданина планеты Жан-Батиста Николя Савэна, храброго воина, скромного терпеливого учителя, по-настоящему доброго и мужественного человека. Человека, родившегося в Руане и умершего в Саратове.
P.S. Вот так историк Константин Военский описывает эту встречу с Савэном: «Передо мной был ветеран «Великой армии»... Вглядываясь в морщинистое лицо старца, в эти как бы застывшие под влиянием времени черты, я невольно провел параллель между прошедшим и настоящим: я перенесся мыслями в ту достопамятную эпоху «войны и мира», когда 82 года тому назад этот удрученный годами ветеран – в то время бравый офицер – вступал в числе «двунадесяти язык», как враг, в пределы той самой России, которая теперь стала его вторым отечеством и которую он любит не менее Франции.
Таким его встретил историк Константин Военский
Я подошел к старику и назвал его по имени, извиняясь за непрошенное посещение, вызванное глубоким удивлением и желанием увидеть и побеседовать с представителем знаменитой эпохи, служившим под начальством величайшего из полководцев. Старик ласково протянул мне руку и сказал: «Вы заговорили о человеке, которому я посвятил лучшие годы своей жизни и память о котором для меня священна, – будьте же дорогим гостем и войдите в мой дом».
...Комната Николая Андреевича (старик особенно любил, чтобы его называли по-русски) представляла миниатюрный, но в высшей степени своеобразный уголок, где все говорило о временах давно минувших. Здесь он жил воспоминаниями о славном и величественным прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельного портрета и небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна. Это был культ Наполеона, восторженный, трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба». Портрет Наполеона написан самим Савэном через 25 лет по прибытии в Россию. Тут же неподалеку другой портрет, изображающий бравого кавалерийского офицера в мундире наполеоновских войск – это сам Николай Андреевич. Портрет писан в 1812 году. С удивлением внимал я словам феноменального старца, пораженный невероятною в столь преклонные годы памятью. Оказалось, что теперь ему шел 126 год».
P.P.S. Пленные французы начали появляться в Саратове через несколько месяцев после Бородинского сражения. В губернию они прибывали через нынешнюю Тамбовскую область. Напоминанием о пути их следования служат «французские могилы». Солдат, не выдержавших лишений и дорожных тягот, хоронили прямо у дороги. Под Аткарском была поляна, которую называли Французской. Этот, тогда уездный, город стал своеобразным «фильтром»: в Саратов направлялись только офицеры. Солдат же партиями по 100 человек размещали в Вольске, Камышине, Царицыне.
Так выглядели те, кто стал «шаромыжником»
По счастливой случайности офицера миновала участь, которая была уготована многим его соотечественникам. Некоторые предприимчивые казаки решили сделать «бизнес» на живом товаре. «Шаромыжники» – такое прозвище дали русские пленным французам – охотно раскупались русскими помещиками, которые превращали солдат в крепостных или гувернеров. Пленного Савэна привели к атаману Платову. Тот сначала, по свидетельствам очевидцев, «врезал бедняге по шее», а потом угостил чаркой водки. Но в возращении на родину Савэну отказали. Сначала его отправили в Ярославль, а затем – в Саратовскую губернию. Здесь он принял русское подданство. Вскоре выгодно женился на купеческой дочке Прасковье Сергеевой. После заключения брака Савэн пытался вновь ходатайствовать о возвращении во Францию. Но власти ему отказали в смене гражданства – по закону бывший солдат не должен быть связан супружескими узами и иметь детей. Тем не менее запрет не расстроил ветерана. Он переделал свое имя на русский лад – Николай Андреевич Савин. Покровительство тогдашнего губернатора Панчулидзева помогло ему стать учителем в благородном пансионе при Саратовской гимназии, где он и проработал 60 лет (1814-1874 гг.). Весьма любопытен тот факт, что Савэн в местной гимназии французскому языку учил самого Николая Чернышевского. Потом стал владельцем художественной мастерской. По воспоминаниям современников, к своему 100-летнему юбилею Савэн меньше всего походил на француза. У него были густая седая борода и крупные черты лица, о чем и свидетельствует его портрет.
На памятник «последнему ветерану Великой армии» собирало деньги Санкт-Петербургское общество французов-переселенцев. А в октябре 1998 года на углу улиц Дзержинского и Вольской появилась мемориальная доска в честь долгожителя-рекордсмена. Примечательно: в открытии участвовал его соотечественник, посол Франции в России Юбер Колен де Вердьер.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.