Капканы евроинтеграции. Украина уже пыталась «приассоциироваться» к Европе.

Все ближе день подписания договора об ассоциации Украины с ЕС. Символично, что это должно произойти в Вильнюсе — бывшей столице Великого Княжества Литовского, подобравшего земли Западной Руси после монголо-татарского погрома. Стоило бы вспомнить те времена, когда мы уже, образно говоря, оказывались волею судьбы в Европе, чтобы задуматься: оправдываются ли надежды наивных восточнославянских западников на халявное европейское «счастье»?

В 1569 году большое, рыхлое и любившее крепко выпить государство, называвшееся Великим Княжеством Литовским, оказалось в состоянии глубокого кризиса. Кроме Литвы, в него входили Белая и Малая Русь. Впрочем, никаких белорусов и украинцев еще не было. Как не было белорусского и украинского языков. В тогдашних документах предки белорусов и украинцев назывались «народом христианским русским литовским», а пращуры русских — «народом русским московским». Все еще хорошо помнили, что во времена домонгольской Руси все это был один народ.

Правили в литовской Руси магнаты — по-нынешнему, олигархи — князья Радзивиллы, Острожские, Вишневецкие и Ходкевичи. Шляхта почти не имела прав. Точь-в-точь, как многие нынешние бизнесмены-депутаты, являющиеся заложниками так называемой партийной дисциплины и не смеющие даже хвост поднять. По сути, мелкие шляхтичи были чем-то вроде наших бандитов 90-х. Магнаты, то есть, вожаки банд, давали им немного разбогатеть за счет грабежа малых мира сего, но держали в строгости. Чтобы место знали. Простой народ, тем не менее, жил в относительной свободе — крепостного права не существовало.

Зато рядом лежала великим соблазном Польша — веселая страна, где своих магнатов почти не было, как и сегодня своих олигархов, а шляхтичи держали себя гордо. Они эксплуатировали нещадно крепостных, хотя те были такие же ляхи, как и они, а управляли страной, жарко обсуждая все самые важные вопросы на Сейме — не менее буйном, чем наша нынешняя Верховная Рада.

Хотя Литва и Польша считались отдельными государствами, но правил ими один король из литовской династии Ягеллонов — Сигизмунд II Август. Такой порядок завелся еще с 1385 года, когда в Польше вымерла местная династия, и на престол пригласили предка Сигизмунда — Владислава Ягелло.

Сигизмунд ІІ Август крепил унию проклятиями с того света

Но в 1569 году Ягеллоны сами оказались в ситуации «вымирающих». Сигизмунд II Август доживал век бездетным. Его любимую жену Барбару Радзивилл отравила мамаша короля — Бонна Сфорца из итальянского герцогского рода. Злобная свекровь люто ревновала сына к литовской красавице. До самой смерти Сигизмунд вспоминал свою супругу и даже умер в комнате, задрапированной черной тканью в память по любимой. Мамашу его, правда, тоже отравили, когда она вернулась в родную Италию с обозом серебра, вывезенного из польских поместий. Но делу процветания двух государств это уже не помогло. По всему было видно, что после смерти Сигизмунда Августа придется им разойтись каждому своей дорогой, в связи с пресечением династической унии по совершенно естественным причинам.

Ситуацию усугубляло то, что на востоке Литвы окрепла Московская Русь. Ее великий князь Иван Васильевич Грозный объявил себя царем и даже собирался предложить свою кандидатуру на должность литовского князя и польского короля после легко прогнозируемой смерти Сигизмунда. Литва, ко всему прочему, еще и вела войну с Москвой  — вялую, вроде нынешней торговой «войны» Украины с Российской Федерацией. То литвины чего-то у московитов стащат, то московиты литвинов кинут на границе на бабло. Но московитов было больше, и они брали верх, вторгаясь в земли нынешней Белоруссии дворянской конницей и татарскими отрядами.

Самое смешное, что Польша при этом оставалась в стороне и не спешила на помощь Великому Княжеству Литовскому. Мол, король у нас один, но государства разные, и общей границы у свободного польского народа с Русским царством нет. Чего же нам воевать?

Смерть Сигизмунда ІІ Августа. Король умер через три года после Люблинской унии в окружении астрологов

НА ДВУХ ТРОНАХ СРАЗУ. Сигизмунд Август, который был, тем не менее, еще жив, несмотря на этот бардак, замешанный на тогдашнем международном праве, не хотел еще при жизни лишиться литовской короны. Ему нравилось сидеть сразу на двух тронах. Да и литовские магнаты, которые рисковали лишиться своего положения, напирали на короля: ты же наш великий князь, кроме всего прочего, сделай что-нибудь — заставь поляков поднять задницы!

Сигизмунд кинулся к полякам: «Спасите!» Те ответили: «Мы, конечно, поможем. Только давай сделаем так, чтобы после твоей смерти, Сигизмунд, нового короля мы выбирали с литвинами на общем Сейме, а Подолию, Волынь и Киевщину пусть Великое Княжество Литовское передаст Королевству Польскому за помощь, оказанную в войне с московитами. Потому что мы — люди европейские, и просто так, из братских чувств, не воюем — только из выгоды».

Как видите, никакой искренностью между Польшей и Литвой даже не пахло.

Чтобы решить наболевший вопрос, в январе 1569 года в польском городке Люблин открылся первый общий польско-литовский Сейм. Дебаты шли до середины августа. Если бы не жатва, заседали бы до бесконечности. Только необходимость вернуться в поместья, чтобы присматривать за крепостными, ускорила процесс. Вожди литовской партии Николай Радзивилл Рыжий и Ян Ходкевич считали, что цена за объединение чрезмерна. Депутатам от Литвы (то есть, от Белой и Малой Руси тоже) они просто показывали кулак: молчите, если посмеете пикнуть, мы вас в порошок сотрем, когда вернемся домой! Но те все-таки тайком бегали к королю и жаловались на двух вельможных «бандитов».

В одну прекрасную ночь Ходкевич и Радзивилл просто сбежали, чтобы сорвать работу парламента. Тогда Сигизмунд Август, вопреки всем законам, издал указ о передаче Киевского и Брацлавского воеводств из Великого Княжества Литовского в Королевство Польское. Нескольких чиновников, отказавшихся присягать Польской Короне, он тут же лишил должностей. Шляхта Литвы хотела получить такие же права, как и польская. Она перешла на сторону короля и «европеизаторов». Магнаты Великого Княжества Литовского — князья Острожские, Вишневецкие, Чарторийские, Сангушки во главе с одумавшимся Яном Ходкевичем вернулись на Сейм и сели на свои места в верхней палате — Сенате. Ходкевич слезно просил короля не передавать их Польской Короне «на рабство и стыд». Было видно, что магнаты боятся потерять то, что у них пока еще осталось.

1 июля 1569 года Литва и Польша объединились «как вольные с вольными, как равные с равными», но земли нынешней северной Украины Великому Княжеству так и не вернули, мотивируя тем, что магнатам не нужно было уезжать с Сейма. Мол, принятые законы обратного действия не имеют. Польша обещала не обижать православных, не нарушать их прав, государственным языком Великого Княжества Литовского объявили русский, православную шляхту уравняли в правах с католической, а против Ивана Грозного начали общую войну и даже выиграли ее.

Люблин. В этом польском городе в 1569 году шумел Сейм, из-за которого Украина попала в Европу

ПОДПИСАЛИ И ПЛЮНУЛИ. Тем не менее, сразу же после подписания Люблинской унии этот «малый Евросоюз» — новосозданная Речь Посполитая — тут же стал наезжать на права русинов. В 1596 году православную церковь в Бресте подчинили римскому папе. Фактически в общем государстве правила польская католическая партия. Вишневецкие, Острожские, Сангушки, Чарторийские и прочие князья один за другим стали переходить из православия в католицизм. За ними потянулась мелкая шляхта.

Верхушка Западной Руси ополячилась. Радзивиллы приняли протестантство и мечтали вернуть Литву во времена независимости. Крестьянство Киевщины и Волыни, впервые попав в крепостное рабство, роптало и бежало к казакам — на Украину — пограничные земли за Каневом и Черкассами у Дикого Поля. Результатом Люблинской унии стала серия казачьих восстаний. Наливайко, Трясило, Остряница — имена предводителей этих бунтов ввергали в ужас всю Речь Посполитую. Упрямые ляхи не хотели отступать в своем движении на восток. Не менее упрямые русины не желали сдаваться. Символом Южной Руси стал казак, не знающий пощады.

Все закончилось в 1648 году Хмельнитчиной, а вслед за ней Потопом — для Польши и Великой Руиной — для Украины.

Яд любви. Останься Барбара Радзивилл жива, обошлись бы без унии

ПРО ТРЕТЬЕГО ЗАБЫЛИ! Люблинская уния была союзом двух политических шляхетских наций — польской и литовской. Но в Речи Посполитой был еще и третий народ — русский. С таким же литературным языком, как в Москве и такой же верой. Именно он оказался обделенным в результате хитрых маневров польской верхушки. Среди русинов после смерти Богдана Хмельницкого в 1657 году существовало две партии — пропольская и промосковская. Первая считала, что можно договориться с Варшавой о превращении Речи Посполитой из государства двух народов в державу трех. Выразителем этой идеи оказался бывший генеральный писарь Иван Выговский, обманом, безо всяких выборов пробравшийся на место гетмана.

Выговский был юрист и шляхтич, попавший в плен к казакам в 1648 году. Образованных людей у Богдана почти не было. Даже полковники его были наполовину безграмотными. А бумажными делами кому-то нужно заниматься! К тому же Хмельницкий испытывал к Выговскому еще и человеческую симпатию. Богдан умел поворачивать к себе людей лучшей стороной. Но после смерти его вчерашние соратники показали себя во всей красе — ведь все деятели Руины вышли из «гнезда» Хмельницкого. И Брюховецкий, и Дорошенко, и Тетеря, и Многогрешный!

Выговский, похитив с помощью юридических махинаций булаву (он объявил себя «временно исполняющим обязанности гетмана»  — буквально «на тот час гетманом»), решил, что из московского подданства пора вернуться в польское. Он, естественно, читал все документы Люблинской унии и предложил полякам следующий гешефт: давайте, кроме Короны и Великого Княжества Литовского, выделим в Речи Посполитой третий субъект — Княжество Русское, в которое включим все подконтрольные Войску Запорожскому земли — Полтавщину, Черниговщину, Киевщину и Брацлавщину. Пусть верхушка казачества получит права польской шляхты, а православие вернет равные права с католичеством.

На дворе стоял 1658 год. Войска русского царя Алексея Михайловича занимали половину Речи Посполитой. С севера на Польшу наступали шведы. Естественно, в таких условиях король Ян Казимир легко согласился на план Выговского. Договор о новой унии, которую подписали в городке Гадяч (вот уж говорящее название!) поражал своей выгодой для казаков. Случившееся при Хмельницком предается вечному забвению — амнистия для всех повстанцев! Митрополит киевский и пять епископов станут польскими сенаторами. Кроме того, сенаторов можно будет избирать из православных шляхтичей. Податей казаки никаких Польше не платят. Тех из них, кого захочет гетман, король утвердит шляхтичами. Гетман Выговский будет до смерти киевским воеводой и генералом. Но в войне короля с Москвой казаки могут держать нейтралитет, хотя в случае нападения московских войск на казаков король с армией обязан их защищать. Титул Выговского будет — «Гетман русский и первый сенатор воеводств Киевского, Черниговского и Брацлавского».

Ян Казимир и Иван Выговский легко подписали эту чудную бумажку. Только она повисла в воздухе. Польский Сейм отказался ратифицировать такой договор, считая его крайне невыгодным. Шведов как раз отбили. Московитов потеснили. Так зачем договариваться с казаками? Да еще и защищать их при всяком случае? Польская элита не захотела поделиться властью с «русской нацией». Своих детей было полно, чтобы «сажать на уряды».

Выговский заключил договор, от которого Польша сбежала

ВОПРЕКИ ПРОКЛЯТИЮ. Хитрые казаки тут же отступились от Выговского и повинились перед московским царем. У «на тот час гетмана» в руках, вместо козырей, осталась только мерзкий Гадячский договор, который в реальности не имел никакой силы. Бывший писарь и адвокат собрал пожитки и прямо из гетманской резиденции в Чигирине дал деру в Польшу — никем не понятый. Все его тонкие юридические построения оказались всего лишь несбыточной мечтой о «еврорае», где до самой смерти он был бы «генералом» и заседал в Сенате. В благодарность за оказанные услуги, поляки вместо этого расстреляли Выговского  — как отработанный политический материал.

Словно предчувствуя судьбу Речи Посполитой, ее создатель Сигизмунд II Август попытался укрепить ее в завещании еще и проклятием: «Тот народ, который не выявит благодарности за эту унию и станет на путь отделения, пусть дрожит перед гневом Господним, что, по словам пророка, ненавидит и проклинает тех, кто сеет раздор между братьями». Как это по-европейски, не правда ли?

Однако ни проклятия, ни запугивание не помогли «евроинтеграторам» прошлого. В их делах не было главного — искренности и любви. А без этих двух компонентов сыпятся здания, возведенные на самом хитром расчете.