Заключенные кричали из окон: «Счастливо, Спартак!». А вот участников «АТО» в украинских тюрьмах не уважают
( Автор - Андрей Дмитриев)
Один из самых известных харьковскихполитзаключенных дал первое интервью, выйдя под залог из изолятора ИТК строгого режима № 100.
Мы беседовали со Спартаком Головачёвым в тот день, когда прокурор Харьковской области Юрий Данильченкозаявил, что прокуратура обжалует решение Киевского районного суда Харькова о смягчении меры пресечения. Аналогичная апелляция будет подана и на другое решение Киевского райсуда — возможности выхода для еще одного политзаключенного, Егора Логвинова.
Свое недовольство тем, что «закон Савченко» вдруг начал как-то помогать узникам совести, высказал и глава администрации президента Игорь Райнин, бывший харьковский губернатор. Сам факт подобного комментария исчерпывающе характеризует методику работы власти с карательными органами.
«СП»: — Спартак, впервые за два с половиной года мы можем услышать твою прямую речь, произнесенную не из судебной клетки. Возможность смягчить меру пресечения (после внесения залога) появилась за 18 дней до окончания того тюремного срока, который просила сторона обвинения. С одной стороны, это выглядит издевательством. С другой стороны, для твоих родных и близких даже такая поблажка важна. Лишние дни, проведенные в заключении, не прибавляли бы ничего, кроме печального опыта.
— Да, я наконец воссоединился с семьей. А тюремные условия в октябре — тяжелые. Стало холодать. Сырость в камере еще увеличилась. По стенам пошел грибок. В камере температура 14 градусов. Приходилось часто заниматься спортом, чтоб не замерзнуть, не заболеть.
«СП»: — Ты по-прежнему сидел там в одиночестве?
— Да. Но была какая-то проверка ОБСЕ. И был доклад ООН (там, в частности, говорилось, что я незаконно содержался в одиночной камере ИТК строгого режима № 100; это приравнивается к пыткам). После этого мне на неделю кого-то подкинули. Они приезжают с проверкой — неделю человек со мной побыл, вроде как я не в одиночке сижу. Они уехали — опять я один.
В любом случае, нужно поблагодарить за это сотрудницу ОБСЕ Маргариту Веласкес…
«СП»: — Да, она часто появлялась на судебных заседаниях и интересовалась твоим процессом…
— Более того, она заинтересовалась, в какой храм я хожу. Показывала мне иконки. Была впечатлена тем, как православные ценности помогают мне выстоять. Мне помогала вера.
«СП»: — Известно, что к тебе там было особое отношение. Администрация колонии вынуждена была считаться с собой и с правами твоих товарищей…
— По сравнению с 2014 годом, ситуация несколько изменилась. В то время сотрудники СИЗО пытались привить вражду и ненависть к политзаключенным. Я начинал с ними ссориться, спорить, объяснять что-то, отстаивать наши права… Меня перевели на «сотку» (исправительная колония № 100). Там я пытался на своем примере показать, что есть люди, которые могут защищать свое достоинство, не мирятся с несправедливостью. В уголовном мире это считается нормальным, когда человек не подчиняется системе или старается заведомо унизительные процедуры и требования не выполнять, идет им наперекор. В принципе, уголовный мир понимает это по-своему. Но отношение ко мне было уважительное. То же самое и во время доставки в суд. Когда я заходил в бокс, заключенные, которых свозят туда из разных мест на судебные заседания, узнавали меня: «О, Спартак!». Приязненное было отношение.
«СП» — А что за история была с почетным эскортом, когда тебя возили в стоматологию?
— Вывезли, к правой руке пристегнули наручниками одного офицера, к левой — другого. На ноги надели кандалы. Когда везли первый раз, меня сопровождали 19 человек. В кабинете три человека вокруг меня сидели, в том числе лично замначальника колонии. Это смешно было, когда это сопровождение заходило в стоматологию. Персонал был в шоке: «Неужели они тебя так боятся?».
«СП»: — После выхода из-под стражи поступают угрозы?
— Пишут всякое. Одни рекомендуют не появляться в местах скопления народа, да и вообще уезжать из страны. Другие, наоборот, переживают, чтоб я не смотался в Россию, потому что хотят со мной поговорить. Еще в колонии намекали на это.
«СП»: — Заключенные?
— Нет, не заключенные. Один пришел в бандеровской кепке. Он с какой-то инспекцией явился. Я так понимаю, он был каким-то психологом в колонии. Я спрашиваю: «А что это такое? Во-первых, вы нарушаете форму одежды. Если вы сотрудник военизированного формирования, то я, значит, военнопленный?» К таким националистическим формированиям у меня и отношение соответствующее.
Заключенные-то ко мне хорошо относились. Когда меня уводили из колонии, — из окон, из всех щелочек они кричали: «Спартак, удачи!» Им орут: «Молчать!». А они все равно: «Счастливо, Спартак!»
Что касается сотрудников колонии, то некоторые офицеры мне по секрету говорили: «Мы не подчиняемся новым приказам. Когда нам кричат „Слава Украине!“, мы ?6?
( Автор - Андрей Дмитриев)
Один из самых известных харьковскихполитзаключенных дал первое интервью, выйдя под залог из изолятора ИТК строгого режима № 100.
Мы беседовали со Спартаком Головачёвым в тот день, когда прокурор Харьковской области Юрий Данильченкозаявил, что прокуратура обжалует решение Киевского районного суда Харькова о смягчении меры пресечения. Аналогичная апелляция будет подана и на другое решение Киевского райсуда — возможности выхода для еще одного политзаключенного, Егора Логвинова.
Свое недовольство тем, что «закон Савченко» вдруг начал как-то помогать узникам совести, высказал и глава администрации президента Игорь Райнин, бывший харьковский губернатор. Сам факт подобного комментария исчерпывающе характеризует методику работы власти с карательными органами.
«СП»: — Спартак, впервые за два с половиной года мы можем услышать твою прямую речь, произнесенную не из судебной клетки. Возможность смягчить меру пресечения (после внесения залога) появилась за 18 дней до окончания того тюремного срока, который просила сторона обвинения. С одной стороны, это выглядит издевательством. С другой стороны, для твоих родных и близких даже такая поблажка важна. Лишние дни, проведенные в заключении, не прибавляли бы ничего, кроме печального опыта.
— Да, я наконец воссоединился с семьей. А тюремные условия в октябре — тяжелые. Стало холодать. Сырость в камере еще увеличилась. По стенам пошел грибок. В камере температура 14 градусов. Приходилось часто заниматься спортом, чтоб не замерзнуть, не заболеть.
«СП»: — Ты по-прежнему сидел там в одиночестве?
— Да. Но была какая-то проверка ОБСЕ. И был доклад ООН (там, в частности, говорилось, что я незаконно содержался в одиночной камере ИТК строгого режима № 100; это приравнивается к пыткам). После этого мне на неделю кого-то подкинули. Они приезжают с проверкой — неделю человек со мной побыл, вроде как я не в одиночке сижу. Они уехали — опять я один.
В любом случае, нужно поблагодарить за это сотрудницу ОБСЕ Маргариту Веласкес…
«СП»: — Да, она часто появлялась на судебных заседаниях и интересовалась твоим процессом…
— Более того, она заинтересовалась, в какой храм я хожу. Показывала мне иконки. Была впечатлена тем, как православные ценности помогают мне выстоять. Мне помогала вера.
«СП»: — Известно, что к тебе там было особое отношение. Администрация колонии вынуждена была считаться с собой и с правами твоих товарищей…
— По сравнению с 2014 годом, ситуация несколько изменилась. В то время сотрудники СИЗО пытались привить вражду и ненависть к политзаключенным. Я начинал с ними ссориться, спорить, объяснять что-то, отстаивать наши права… Меня перевели на «сотку» (исправительная колония № 100). Там я пытался на своем примере показать, что есть люди, которые могут защищать свое достоинство, не мирятся с несправедливостью. В уголовном мире это считается нормальным, когда человек не подчиняется системе или старается заведомо унизительные процедуры и требования не выполнять, идет им наперекор. В принципе, уголовный мир понимает это по-своему. Но отношение ко мне было уважительное. То же самое и во время доставки в суд. Когда я заходил в бокс, заключенные, которых свозят туда из разных мест на судебные заседания, узнавали меня: «О, Спартак!». Приязненное было отношение.
«СП» — А что за история была с почетным эскортом, когда тебя возили в стоматологию?
— Вывезли, к правой руке пристегнули наручниками одного офицера, к левой — другого. На ноги надели кандалы. Когда везли первый раз, меня сопровождали 19 человек. В кабинете три человека вокруг меня сидели, в том числе лично замначальника колонии. Это смешно было, когда это сопровождение заходило в стоматологию. Персонал был в шоке: «Неужели они тебя так боятся?».
«СП»: — После выхода из-под стражи поступают угрозы?
— Пишут всякое. Одни рекомендуют не появляться в местах скопления народа, да и вообще уезжать из страны. Другие, наоборот, переживают, чтоб я не смотался в Россию, потому что хотят со мной поговорить. Еще в колонии намекали на это.
«СП»: — Заключенные?
— Нет, не заключенные. Один пришел в бандеровской кепке. Он с какой-то инспекцией явился. Я так понимаю, он был каким-то психологом в колонии. Я спрашиваю: «А что это такое? Во-первых, вы нарушаете форму одежды. Если вы сотрудник военизированного формирования, то я, значит, военнопленный?» К таким националистическим формированиям у меня и отношение соответствующее.
Заключенные-то ко мне хорошо относились. Когда меня уводили из колонии, — из окон, из всех щелочек они кричали: «Спартак, удачи!» Им орут: «Молчать!». А они все равно: «Счастливо, Спартак!»
Что касается сотрудников колонии, то некоторые офицеры мне по секрету говорили: «Мы не подчиняемся новым приказам. Когда нам кричат „Слава Украине!“, мы ?6?
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.