Несвободная касса Как корреспондент «РР» учился в Америке корпоративному труду

 

ВЛАДИСЛАВ МОИСЕЕВ

Владислав Моисеев

--

Код для ЖЖ   поделиться:     

Несвободная касса

Как корреспондент «РР» учился в Америке корпоративному труду

Автовокзал маленького курортного городка на Восточном побережье США. Нас встречают пожилой седовласый Джим, владелец целой сети «Макдоналдсов», и его друг и компаньон, усатый весельчак Кит. Я приехал сюда по заданию «РР» нести трудовую вахту в местном общепите и с удивлением обнаружил, что у себя на родине McDonald’s ассоциируется скорее с русским, чем с американским образом жизни.

Владислав Моисеев

11 июля 2013, №27 (305)

размер текста: aaa

Знакомство с «родителями»

Джим и Кит немного разочарованно спрашивают, только ли мы приехали в «Макдоналдс» этим автобусом. Оказывается, они ждут порядка 200 работников, и мы далеко не первые.

— Зачем вы приглашаете так много иностранных студентов? —  продолжаем мы разговор уже в салоне внедорожника.

— Просто американцы ленивые, они абсолютно не хотят работать, — выпаливает Кит, словно этот ответ он заготовил уже давно. Компань­оны рассказывают, что американские дети привыкли сидеть на шее у родителей и вообще все лентяи. А мы — молодцы, что приехали, и можем считать их на время нашей летней работы своими приемными родителями. Остаток пути наши новоявленные отцы много шутят и рассказывают, как здорово мы проведем лето на побережье океана.

На следующее утро мы уже разбираем рабочую форму. Кому-то не хватает черных штанов нужной длины, кому-то просто не хватает штанов, но это не беда: в будущем, как сказал Кит, все наладится и штаны получит каждый.

В комплект рабочей формы также входят кепка, две красные рубахи, галстук и бейдж.  Бейджей поначалу не хватает, как и штанов. Но это, как оказалось, совсем не страшно. Имя на кухне особо никого не интересует: у каждого работника «Макдоналдса» есть своя рабочая позиция, каждый человек в этой системе превращается в часть механизма, винтик, к которому обращаются по наименованию продукта, который он производит: маффинс, бэглс, регулар мит. Если от тебя что-то требуется, ты услышишь название продукта и вежливое «пожалуйста». Или без него. На лишние слова в «Макдоналдсе» просто нет времени: тут д­елают деньги, а не любезничают.

Инициация

От формы переходим к содержанию. Кит р­ассказывает нам о правилах жизни «Макдоналдса»:

— если ты дотронулся перчаткой до лица или кожи, идешь мыть руки и меняешь перчатки;

— если ты дотронулся перчаткой до одежды, идешь мыть руки и меняешь перчатки;

— после каждых двадцати минут работы идешь мыть руки и меняешь перчатки;

— вообще, если ты дотронулся не до еды (стол, швабра, дверь), идешь мыть руки и меняешь перчатки;

— если ты чихнул, идешь мыть руки и меняешь перчатки;

— мыть руки нужно не меньше двадцати секунд (это примерно два куплета песни Happy Birthday to you, которую официально рекомендовано напевать, чтобы не ошибиться со временем);

— и главное — всегда улыбаться!

Чистота и безопасность еды  — это главное. Вот что, по мнению Кита, мы должны усвоить. Все остальное нам покажут менеджеры и обычные работники без отрыва от своих основных занятий. Впрочем, на деле оказывается, что правила «Макдоналдса» созданы для того, чтобы их нарушать.

Первые 20 минут рабочего дня я нахожусь на попечении маленькой сгорбленной старушки, восьмидесятисемилетней Мари. У нее почти совсем седые волосы, голос тихий и слабый, но с живыми и даже ироничными нотками. Она показывает, как правильно раскладывать ледяные мясные кругляшки на гриле. Трясущимися руками Мари кидает на решетку один мясной кружок за другим, медленно и методично, словно смакуя звук, с которым замороженное мясо пляшет на раскаленном металле.

Тут же подбегает маленькая тайка Деби из касты менеджеров и говорит с очень сильным, почти непроходимым акцентом, что мясо нужно класть по-другому и в специальных одноразовых перчатках. Мари снисходительно кивает и улыбается. Но через п­ятнадцать минут  забывает инструкции и продолжает раскладывать мясо в тех перчатках и в том порядке, который ей больше нравится.

Через десять минут моего самостоятельного раскладывания мяса оказывается, что я тоже д­елаю все неправильно, хотя я честно пытаюсь повторять все в точности так, как этого требовал тайский менеджер. О том, что я н­еправ, свирепо сообщает старшая дочь владельца «Макдоналдса» Джима — ее тоже зовут Деби. Без лишних слов, широко раздувая ноздри, начальник показательно кладет будущие котлеты на гриль, акцентируя мое внимание на каждой.

Как выяснилось позже, у каждого менеджера здесь свое видение кухонной жизни: кто-то требует работать на качество, соблюдая правила собственного сочинения, кто-то — на результат, на эти правила забивая. Теоретически общие и универсальные правила существуют, но все давно о них «не беспокоятся». О том, что кто-то что-то должен делать в соответствии с  четким регламентом, напоминают лишь в­ыцветшие таблички-инструкции по сборке сэндвичей, устаревшие еще лет десять назад.

Привет. Жопа. Я тебя люблю

Русский язык оказался очень популярным у работников «Макдака». Почти каждый знал какое-нибудь русское слово и постоянно ­повторял его в разговоре со мной. Та Деби, которая главный менеджер, очень любила неожиданно выкрикивать слово «быстро», тренер-менеджер Челси в свободную минуту подходила и, словно декламируя Маяковского, перечисляла все известные ей русские слова: «сыр», «пымидор», «лук», «хорошо», «я тебя люблю/ожабаю». А менеджер Хамик, приехавший из Армении, вообще прекрасно изъяснялся по-русски, лишь изредка путая такие мелочи, как род, число и падеж.

— Деби видит, что ты стоишь, — она не дает тебе рабочих часов, нет рабочих часов — нет денег, нет денег — нет меда (no money — no honey)

По-русски понимали и немного говорили почти все многочисленные болгары, американец Эдди, женатый на белоруске, и все остальные. Русские приезжают сюда уже лет десять и составляют порой половину кухонной команды. За это время здесь поселился особый русский дух. Только вот лексикон работников «Макдака» вряд ли порадовал бы Ожегова: безусловный хит у всех нерусских — слово «жопа», за ним идут «привет», «черепаха», «быстро», «да» и парочка крепких выражений.

Обычный день

В нашем «Макдоналдсе» было три рабочие смены: открытие (opening), дневная (middle-shift) и закрытие (closing). Я попал в первую.

4.30 Протяжный вой автосигнала за окном означает, что за тобой уже приехали. К этому времени нужно одеться и привести себя в п­орядок, не забыть кепку, галстук и дежурную резиновую улыбку, которая тоже элемент амуниции.

4.30–5.00 Дорога занимает обычно полчаса. Приезжает Деби — дочь Джима и мой начальник. Она громким голосом желает всем доброго утра. Иногда по-русски. Сонные работники вздрагивают и снова оседают в креслах внедорожника. Но уснуть им не удается: Деби постоянно подпевает любимым поп-хитам этого л­ета, струящимся из автомагнитолы. Особенно ей нравится петь о брошенных женщинах с н­есчастной судьбой, которые хоть и очень г­рустят, но не сдаются. Деби 42 года, и иногда кажется, что «Макдоналдс» для нее не просто работа, а смысл жизни… Кажется, она одинока.

5.00–6.00 Работники «Макдака» постепенно оживляют ресторан. За этот час нужно включить все машины, почистить их и настроить, принести все полуфабрикаты в морозильники, приготовить все утренние блюда, пересчитать оставшиеся с вечера салаты и йогурты, обновить на них наклейки со сроком годности, сделать новые салаты, подмести парковку и переделать еще тысячу дел. На первый взгляд это просто нереально, но месяцы жесткой дрессировки не проходят даром.

Обычно по утрам работает маленькая тайка Деби. Она — робот, это точно. Все ее движения выверены до миллиметра: часто она даже не смотрит, когда готовит очередное блюдо. Единственное, что у нее осталось от человека, — это пошловатый юмор и страх. Она очень боится сделать ошибку, которую увидит начальница Деби.

Остальных ошибок маленький азиатский менеджер не боится. Ее главный жизненный принцип — не светиться, когда делаешь работу недобросовестно, и изображать великое усердие, когда рядом начальство. Она гневно шипит, когда видит, что после очередного задания кто-то остановился передохнуть, и показывает на маячащую вдалеке голову большой Деби. Маленькая азиатка постоянно нашептывает заклинание:

— Деби видит, что ты стоишь, — она не дает тебе рабочих часов, нет рабочих часов — нет денег, нет денег — нет меда (no money — no honey).

Это ее философия, выработанная за десять лет службы в «Макдоналдсе».

Сначала благоговение и страх тайки перед начальством были мне непонятны. Но потом я узнал, что она, как и десятки других работников, уже долгое время живет в США, то есть находится в положении типичного гастарбайтера: когда благополучие твоей семьи, будь то в Узбекистане или Таиланде, зависит от милости бригадира, волей-неволей начинаешь его уважать и даже любить.

6.00–8.00 Появляются первые редкие посетители. Период, когда вся работа переделана, а клиентов не так много, называется slow (англ. «тихий, вялый»). В этот отрезок времени нужно усиленно изображать деятельность, ведь на кухне всего три-четыре человека, и большая Деби всех прекрасно видит. Даже если делать нечего, лучше взять тряпку и протереть и без того чистый кухонный стол, подмести или помыть пол, проверить, все ли на месте. И так по кругу, еще и еще. Если без дела стоишь на месте, на следующей неделе работаешь два дня, за которые получишь ровно столько, сколько нужно отдать за квартиру тем же Джиму и Киту: они содержат хостелы и рекомендуют жить в одном из них. Поначалу «приемным родителям» сложно отказать, а потом привыкаешь.

8.00–14.00 Busy (англ. «оживленный») — это время, когда у касс возникают огромные очереди, менеджеры кричат на подчиненных, все плюют на правила и происходит, как выразился Коупленд, «выброс эмоционального кетчупа», когда чувства и мнения, загнанные человеком вовнутрь, внезапно прорываются наружу. В это время нервы у всех напряжены до предела, а скорость работы кухонной команды вызывает истерический смех.

14.00 Утреннюю смену отвозят домой под те же песни о несчастной женской доле. Обычно в это время, откинувшись на заднем сиденье, тайка Деби закрывает глаза и глубоко дышит: для нее каждый прожитый рабочий день — маленькая победа в затянувшейся в­ойне за выживание.

К нам едет ревизор

За два месяца работы меня научили делать все не задумываясь, беспрекословно, полностью растворяясь в задании. После того как за забытый в машине галстук у тебя отнимают три рабочих дня из пяти возможных, просто срастаешься с галстуком, шваброй и чем угодно еще. Когда хочешь, чтобы на тебя не кричали и не отправляли постоянно мыть посуду и пол, начинаешь работать быстро и улыбаться. Проще стать автоматом, чем противиться системе и большой Деби как ее главному приводному ремню. Утешает только то, что скоро все это закончится. 

Однажды кухонную команду подвозил м­енеджер из Армении Хамик. Он рассказал, что совсем скоро будет некая проверка.

— Будем делать все правильно, — иронично констатировал он.

После того как за забытый в машине галстук у тебя отнимают три рабочих дня из пяти возможных, просто срастаешься с галстуком, шваброй и чем угодно еще

И действительно, в преддверии проверки все меняется: команде выдают бейджи с именами, просроченные салаты и йогурты  безжалостно выбрасывают в мусорный бак строго по таймеру. 

Но апогей наступает, когда супервайзер К­эрол приезжает переучивать всех и вся. За день до инспекции она учит, как правильно раскладывать мясо по грилю, как держать в руке лопатку, как класть луковые кольца в сэндвич в форме олимпийской символики. Результат: кухонная команда готова повеситься, работа парализована, неуклюже разложенное по новым правилам мясо недожарено, лопатки падают на пол, а очереди у касс — как у нас в Мавзолей.

Оказалось, что красить траву — не только русская традиция: за пару дней до инспекции началась впечатляющая стройка сияющей «потемкинской деревни». Мы сметали паутину и разгоняли несанкционированные собрания пауков в кустах, собирали окурки на парковке в два раза чаще, чем обычно, часами оттирали двери и ворота от грязи и птичьего дерьма и научились мыть руки самым правильным и передовым способом.

Менеджер Хамик в дни проверки очень злился, нервничал и ругался. Он громко успокаивал себя и всю русскоязычную команду, повторяя: «Ну, ничего, ничего, только три дня». На его лице отражалась непрерывная борьба лицемерного праведничества и шкодливого желания нарушить сверхновые правила, сделать по-своему.

Я спросил:

— Хамик, а Джим понимает, что все, что происходит сейчас, — показуха?

— Конечно!

— И Кэрол?

— Да!

— И инспектор?

— Слушай, да все все прекрасно понимают! Неясно, что ли? Это знаешь как называется? «Лицомерие», вот как!

— Но в чем тогда смысл? Это же внутренняя проверка!

— Просто топ-менеджеры, которые получают под сто тысяч оклад, должны как-то оправдывать свое существование. Вот и придумывают каждое полугодие новые правила: какого цвета должна быть ложка для грибов и сколько котлет брать в руку. Это как у вас в Москве: топ-менед­­же­­ры говорят, сколько нефти качать, и за это б­ешеные деньги получают, а в Сибири люди работают. Коррупция это, — обиженно подытожил Хамик. И, помолчав, неожиданно добавил:

— В России лучше. Там хотя бы тебе в лицо все говорят и делают, а тут только за спиной у тебя руки потирают.

Хамик никогда не жил в современной России, но родился в СССР. Он, в отличие от многих своих коллег, получил статус п­олитического беженца и законно работает в США. В машине он часто слушает русскую радиоволну, ругает Америку и «Макдак», но дорожит своим местом. Почти вся его семья вслед за ним уже перебралась в США.

Грозным ревизором оказывается огромный и очень вежливый афроамериканец, который, сделав небольшой круг по кухне, садится что-то печатать на компьютере. Инспекция оказывается не такой уж и грандиозной — просто формальность. Все ждали страшного держиморду, а он оказался тихим, деликатным и, кажется, знал результат проверки еще до ее начала. 

Весна, лето, осень, зима. И снова весна

В конце лета все сезонные работники разъезжаются, но менеджеры «Макдоналдса» не отчаиваются: осенью их сменят мигранты из Южной Америки, зимой — тайцы, а весной и летом вернутся русские и болгары. И так по кругу. Год за годом. Правда, некоторые остаются и оседают в «Макдоналдсе». Чаще всего в статусе нелегалов. Никто точно не знает, как люди, которых официально не существует, числятся на работе, получают зарплату и платят (или не платят) налоги, но поговаривают, что мистер Джим владеет этими тайными знаниями.

Логику владельцев «Макдоналдса» понять просто: для нормального американца работать за семь долларов в час оскорбительно. А когда эта работа еще и тяжелая и бесперспективная, найти постоянный персонал действительно очень сложно. Спасают только иностранцы, желающие нелегально остаться в США: хозяева ресторана понимают, что эти работники никуда от них не денутся. Вот и получается, что многие оставшиеся становятся своего рода рабами: их никто не держит, но и пойти им некуда, лишь немногим удается оформить фиктивный брак или д­обиться статуса беженца. Остальные  плывут по течению, пытаясь заработать денег для своей семьи или просто получить удовольствие от американской жизни.

Свой последний день в «Макдаке» я честно отрабатываю от звонка до звонка. В конце с­мены большая Деби зовет меня в машину. По моему пропитавшемуся маслом лицу р­асплывается дурацкая улыбка. Наверное, так улыбаются освобожденные по УДО зэки. Я подхожу к коллегам, жму руки, обещаю д­обавить их в друзья в фейсбуке. Прощание длится буквально несколько секунд: производство сэндвичей никто не останавливал, и ни у кого нет времени долго смотреть мне вслед.

Я в последний раз закрываю дверь «Макдака» и показываю очень неприличный жест вечно улыбающемуся Рональду МакДоналду. Но он не обижается — ему на меня плевать