Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 1

Поездка в Новороссию: два года спустя

Ровно два года назад я совершил, наверное, самый решительный и самый безрассудный поступок в своей жизни.Воспоминания пишутся с трудом, и я не слишком доволен слогом, поэтому есть большие сомнения в том, что они будут закончены. Тем не менее, чтобы как-то отметить это событие, я решил опубликовать отрывки из них в надежде на то, что кому-то покажутся интересными мысли и чувства человека, неожиданно для себя бросившего всё и пустившегося в рискованное приключение ради своих убеждений.


САУ 2С9 "Нона-С" вооружённых сил ДНР на огневой позиции между Донецком и Ясиноватой. На заднем плане – моя "четвёрка" (я не в кадре, но где-то рядом) – скриншот из выпуска новостей от 02.09.2014 одного из центральных телеканалов

В ночь на 5 июля 2014 года после двухмесячной осады пал Славянск. Батальону Стрелкова ценой потери брошенной в отвлекающую атаку бронегруппы удалось прорваться из окружённого города-героя в Донецк. Воодушевлённые первой серьёзной победой в ходе АТО, украинские войска начали наступление на Дебальцево с севера и на Изварино с юга с целью отрезать восставшие республики друг от друга и от российской границы. Копившееся с начала беспорядков на Майдане психологическое напряжение достигло своего апогея – 11 июля я купил билет, а 20-го сел в плацкартный вагон пассажирского поеза Киров-Адлер и поехал на войну.

Мотивы

В определённой степени я стал жертвой российской пропаганды, что говорит о том, что наша пропаганда ничуть не хуже западной или украинской и способна настроить сознание масс в нужном ключе. Разумеется, дело не только в этом – просто случилось так, что моё личное восприятие событий на Украине совпало с позицией (или полученной установкой) проправительственных СМИ. Зазвучал камертон.

Ежедневные расширенные выпуски новостей на центральных телеканалах (до полутора часов вместо обычных 30 минут), б'ольшая часть которых так или иначе касалась войны в Донбассе, равно как и многочисленные ток-шоу на эту тему, медленно, но верно делали своё дело. Сидеть и смотреть, как украинская артиллерия ровняет с землёй исконно русские города, как гибнут и страдают русские люди, отделённые от нас искусственной границей, становилось всё тяжелее и тяжелее.

Оскорбляющая разум абсурдность происходящего усугублялась кажущимся бездействием российских властей, не предпринимавших ничего, кроме заявлений МИДа, чтобы заставить Киев прекратить войну. Всё это, наверное, воспринималось бы более спокойно, если бы не было двух исторических прецедентов: принуждения Грузии к миру в 2008 году и совсем недавнего воссоединения с Крымом – стремительных, эффективных и справедливых, вызывающих чувство гордости за державу.

Думаю, не я один был уверен в том, что киевская хунта не решится развязать полномасштабную войну в Донбассе, во-первых, в силу своей слабости и трусости, во-вторых, потому, что Россия никогда не позволит ей этого сделать. Точкой кипения (поводом для военного вмешательства), по моему убеждению, должно было стать начало применения тяжёлого вооружения (артиллерии и РСЗО) по объектам инфраструктуры и населённым пунктам Новороссии – по аналогии с Цхинвалом. Однако, даже после того, как 7 мая был сделан первый пристрелочный артиллерийский выстрел по Славянску,. а через месяц по городу начали работать "Грады", Кремль продолжал сохранять олимпийское спокойствие – решение об отказе от ввода войск на Украину было принято ещё 24 апреля.

После падения Славянска казавшееся надуманным (невозможным) мнение о том, что русские готовы "сдать своих" в Новороссии, получило убедительное подтверждение. 19 июня в своём блоге я писал: "Немного о себе сегодняшнем. Душевное состояние – подавленное, система ценностей трещит по швам, лояльность к руководству страны тает на глазах, великая Крымская радость сменилась не менее великим Донбасским стыдом. Фотографии и схемы находящихся вдали от ТВД новейших образцов отечественной военной техники вызывают раздражение...". "Диван" подо мной зашатался, душевное состояние и система ценностей требовали основательного ремонта, без которого дальнейшая жизнь в согласии с самим собой представлялась крайне затруднительной.

Сомнения

Нельзя сказать, что сомнения носили принципиальный характер, но они были и касались двух немаловажных для меня вещей: моей полезности в рядах ополчения и моих физических возможностей (годности к строевой службе).

Во-первых, я не служил по призыву – закончив военную кафедру при Ленинградском кораблестроительном институте, получил зелёный военный билет офицера запаса по военно-учётной специальности 473102 (строительство и ремонт надводных кораблей и обеспечение их боевых и технических свойств), а переподготовку (сборы) проходил по должности командира трюмной группы. Статья 365 Корабельного устава гласит: "Командир дивизиона живучести (ТГ) отвечает... за исправность и готовность к использованию общекорабельных водоотливных и противопожарных систем, кингстонов и клапанов, других средств борьбы за живучесть... При получении кораблём повреждений командир ТГ... руководит борьбой за непотопляемость корабля".

Следует добавить, что после института я занимался по большей части общим проектированием десантных кораблей на воздушной подушке (в основном чертежами общего расположения и расчётами нагрузки масс), а об общекорабельных системах, кингстонах и клапанах имел самое отдалённое представление. Но будь даже по-другому, мои навыки по борьбе за непотопляемость корабля "в степях Украины" оказались бы совершенно бесполезными. Другими словами, у меня не было ни общевойсковой подготовки, ни опыта боевых действий – начинать пришлось бы с чистого листа.

Во-вторых, к моменту принятия решения я уже три месяца числился невоеннообязанным (по возрасту), а моя физическая подготовка была настолько скверной, что я не мог даже бегать (при том, что на войне "кто медленно бегает, тот быстро умирает"). Потеря спортивной формы длилась многие годы – более-менее успешный бизнес, сидение в директорском кресле, за рулём автомобиля и перед компьтером привели к гиподинамии, "атрофии" мышц и нехватке дыхания при беге и быстрой ходьбе. Кроме того, я успел обзавестись гипертонией 1-й степени и подагрическим артритом – возрастным заболеванием суставов, при обострении которого периодически терял способность передвигаться без помощи трости. Одно это могло стать непреодолимым препятствием в моей военной карьере.

Подготовка

Всерьёз задумавшись о поездке в Донбасс, я прежде всего записал электронный адрес координатора, занимавшегося организацией "экскурсий в Новороссию" (найти его в сети оказалось несложно), после чего занялся преодолением сомнений.
Просмотрев множество фотографий донецких и луганских ополченцев, я выбрал самых пожилых и неспортивных и сложил в отдельную папку в своём компьютере. Среди них были люди и много старше меня, и казавшиеся моими ровесниками, но их объединяло одно – было видно, что война выдернула их из обычной размеренной жизни, не дав времени на то, чтобы толком подумать, подготовиться, снарядиться. Периодически просматривая фото, я в конце концов убедил себя, что если дело нашлось для них, то найдётся и для меня – лишний штык будет не бесполезен.

Наверное, единственным моим плюсом применительно к воинской службе был 1-й разряд по стрельбе (99 из 100 в положении лёжа из ТОЗ-12), полученный мной ещё в школе и подтверждённый в институте. Однако, с тех давних пор моё зрение резко ухудшилось (как назло, на правый глаз), стрельбой я больше не занимался, а устройство АКМ, который мы изучали на военной кафедре, было забыто настолько, что я не мог вспомнить, в какую сторону (вверх или вниз) надо перевести переключатель режимов огня, чтобы поставить автомат на предохранитель.

Первоначально я не видел для себя другой роли в ополчении, кроме как держать оборону на блокпосту или в окопах на переднем крае,. поэтому, скачав из Интернета все имевшиеся в свободном доступе руководства и наставления по стрелковому делу,. занялся изучением оружия пехоты – АК-74, АКМ, ТТ, ПМ, ПК(М), ручных гранат, ГП-25, РПГ-7 (18, 26) и даже СВД, РПО, ПТРК и ПЗРК. Проштудировал "Основы тактической подготовки", бегло – управление БТР-70 и БМП-2, выборочно – главы из "Спутника партизана" 1943 года и очень внимательно – советы участников боевых дествий в горячих точках. Наиболее важные страницы распечатал на принтере, чтобы продолжить изучение в дороге.

В инструкции для добровольцев, опубликованной в одной из соцсетей, рекомендовалось взять с собой побольше денег – для приобретения обмундирования и экипировки, т. к. пересекать границу в военной форме тогда было опасно, а на складах ополчения могло не оказаться нужного размера (про каски и бронежилеты не шло даже речи). Названной суммы (20 тыс. руб.) у меня не было и близко, поэтому я решил ехать наудачу, купив и захватив из дому только лекарства и бытовые принадлежности.

Единственной "серьёзной" покупкой стал комплект налокотников и наколенников для скейтборда – во избежание травмирования и без того ненадёжных суставов. Для купирования боли при начинающихся обострениях артрита в аптеке был приобретён индометацин – один из самых сильных противовоспалительных препаратов, уже проверенный на практике. Плюс целый мешок знакомых таблеток, капель и мазей на все случаи жизни – от простуды до диареи, плюс набор перевязочных средств на случай ранения (включая два обязательных жгута – для себя и для товарища). Плюс все бытовые мелочи из тех, что были в доме и попались на глаза, которые могли бы пригодиться в полевых условиях (ножи, ножницы, иголки, нитки и пр.).

Психологическая подготовка заключалась в укреплении веры в то, что так надо, и в необходимость излечения от своеобразного комплекса неполноценности (я назвал бы его "комплексом необстрелянности"), основанного на неучастии в войне и сомнениях в наличии непроверенных качеств – храбрости, мужества, стойкости. Однажды я получил от своего тестя (отца моей бывшей жены), бравшего Кёнигсберг, очень серьёзный аванс, который тяготил меня все последующие годы. Во время праздничного застолья, противопоставляя меня одному из родственников, которого недолюбливал, он сказал, что, в отличие от того, я "пошёл бы на пулемёт". Почему он так решил, мне неведомо, но с тех пор я не переставал думать об этом.

В целом, к отъезду я был психологически готов к любому исходу своей поездки. Тем не менее, просыпаясь по утрам и видя на столе недавно купленный билет, я невольно думал: "Боже мой, что я делаю".

Дорога туда

Я равнодушен к городу, в котором живу (моё сердце принадлежит другому), но я к нему привык, и покидать его было грустно. Щемящее чувство возможного последнего свидания, обострило восприятие и фотографически запечатлело в памяти состояние души на фоне привычных деталей городского пейзажа. Не задумываясь об этом всерьёз, я на всякий случай прощался с городом навсегда.

Долгое время (многие годы) после потери бизнеса и продажи машины я никуда не выезжал, и снова сесть в поезд само по себе было острым ощущением – особенно с учётом того, что я ехал в неизвестность и на неопределённый срок (с билетом в один конец). Стоя на перроне, я чувствовал себя, как перед прыжком с парашютом.

Билет у меня был до Ростова – как и предписывалось инструкцией для отъезжающих в Новороссию (если быть точным – до станции Минская, которая немного дальше, т. к. предварительной продажи до само'го Ростова почему-то не было). Купив билет, я отправил координатору письмо, в котором, согласно той же инструкции, сообщил о серьёзности своих намерений и поинтересовался, не лучше ли выйти раньше – на одной из станций по пути следования, расположенных ближе к пропускным пунктам Изварино или Гуково. Созвонившись по номеру, который был указан в ответном письме, сошлись на Каменске-Шахтинском.

Поездка оказалась на удивление приятной. Несмотря на многолетнюю привычку жить в одиночестве и утрату потребности в живом общении с людьми, случилось так, что без каких-либо усилий со своей стороны мне удалось не только войти в контакт с попутчиками, но и стать едва ли не душой общества. Там были дети, а мне всегда удавалось ладить с детьми, и мы играли всю дорогу, пуская по длинному проходу бумажные самолётики...

Поезд шёл в Адлер, к морю, настроение у пассажиров было ленивое и беззаботное, разговоры – обо всём, кроме того, что больше всего волновало меня. "Как 21 июня 1941 года", – думалось мне, – "когда Вторая мировая вовсю гремела у порога, а граждане СССР ехали отдыхать в Крым". Я был удивлён, когда проснувшись ночью, услышал в разговоре девушки и парня слово "Украина", потом ещё раз, и ещё. Они были совсем юными, предвыпускного возраста, у них было множество более подходящих тем для общения, однако война в Донбассе не оставила их безучастными, не затерялась на периферии сознания. Было отрадно узнать об этом.

Той же ночью кто-то видел в районе Новохопёрска воинский эшелон с бронетехникой. Эшелон стоял, до границы было ещё далеко. Незадолго до ожидаемого прибытия в Каменск-Шахтинский, обнаружилось отсутствие станции с таким названием в расписании движения, висевшем в вагоне – там была только Каменская, соответствие которой пункту моего назначения было под вопросом. За неимением выбора я сошёл с поезда и, спросив у путейцев, куда я попал, понял, что не ошибся.

Ответив на мой звонок, координатор пообещал отправить мне СМС с телефоном другого (местного) координатора и пропал на сорок минут. Ожидая сообщения, я уже начал планировать альтернативные варианты дальнейших действий (военкомат, союз ветеранов-афганцев), однако план Б применять не пришлось – я получил номер телефона "паромщика", созвонился с ним и, сев на рейсовый автобус, отправился в город Донецк Ростовской области, расположенный в 33 километрах западнее, у самой границы, напротив украинского (бывшего украинского) Изварино.

Из окна автобуса я видел разбитый в чистом поле лагерь беженцев – тот самый, что много раз показывали в новостях, но (к сожалению) – никаких войск и никакой военной техники... В Донецке координатор подъехал к центральному рынку, посадил меня в свой внедорожник и повёз на "грузо-пассажирскую" перевалочную базу.

Через границу

Мы приехали на склады, куда поступала гуманитарная помощь из других регионов России. Фуры разгружали, товар складировали, после чего луганские ополченцы вывозили его небольшими партиями. Никакой мощной централизованной поддержки я тогда не ощутил: один склад был пустым, другой – полупустым, а за те шесть часов, что я там находился, разгрузили только одну фуру от КПРФ с надписью "Фашизм не пройдёт!". Там было продовольствие, медикаменты и одежда. Участие в разгрузке стало моей первой посильной помощью Новороссии.

Мне надо было дождаться оказии – координатор сказал, что трёх добровольцев ещё не отправили и, если повезёт, я смогу уехать с ними в этот же день. Три парня, о которых шла речь, приехали вместе, и производили впечатление готовой разведывательно-диверсионной группы. Не думаю, что они были кадровыми военными – скорее отслужившими срочную или по контракту какое-то время назад. Лишних вопросов я старался не задавать.

Бригада, работавшая на разгрузке, организовала для себя и для гостей что-то вроде постоянно действующего шведского стола, на котором было всё: тушонка, сгущёнка, хлеб, куриные и овощные консервы, кабачковая икра, зелёный горошек, кофе, чай и пластиковая посуда. Происхождение этого изобилия было понятно, но не предосудительно – люди помогали своим братьям и сёстрам по ту сторону границы, и им надо было что-то есть, как и мне, и троим разведчикам.

Там я впервые увидел людей из Донбасса вживую, а не в телерепортажах, ток-шоу или на фотографиях в Интернете. Я прислушивался к разговорам, ловил обрывки фраз, пытаясь понять, что происходит на фронте, и где он сейчас – этот самый фронт. Прошёл слух, что ополченцы оставили Лисичанск, и что "северной дуги", дававшей хоть какую-то надежду отбить Славянск, больше нет. Некоторое время спустя слух опровергли, хотя в тот день (22 июля) Лисичанск был действительно оставлен – во избежание разрушений и жертв среди мирных жителей.

У меня спросили, куда именно я направляюсь – в Луганск или в Донецк. Я ехал скорее в Донецк, т. к. хотел служить под началом Стрелкова (читая его сообщения в Интернете, я проникся к нему уважением и доверием), но ответил, что принципиальной разницы нет, потому что приехал помогать Новороссии. Пожилой цеховик (ещё со времён СССР) пообещал отвезти меня в Луганск и, если потребуется, похлопотать за меня перед министром обороны, которого знал лично.

Ближе к вечеру подъехало несколько "Валдаев" с красными крестами на бортах. Пока они загружались, меня представили какому-то военному начальству. Посмотрев мои документы, начальство неприветливо поинтересовалось,. не поздновато ли (по возрасту) я отправился в поход. Убедив себя в обратном ещё перед отъездом, и зная из новостей о большом притоке в Россию беженцев мужского пола и призывного возраста из Донбасса, я был обижен, но виду не подал. Болезненную для меня тему больше не затрагивали, и около семи часов пополудни я сел в автобус рядом с водителем и поехал нарушать государственную границу.

Водитель, угрюмый и неразговорчивый на первый взгляд, оказался добросердечным и общительным человеком. Он не носил камуфляж, но служил в ополчении – когда было нужно, ему звонили, и он ехал куда прикажут. Свою семью – жену и сына, он отправил в Россию (на Чукотку!), а сам остался, потому что иначе не мог. О тех, кто смог (о здоровых и сильных беженцах), отзывался так же, как впоследствии и все другие мои собеседники – с непониманием и презрением: "Когда вернутся, вряд ли им будут рады...". Не раз был под обстрелом – артиллерийским и снайперским. На вопрос, страшно ли бывает, когда близко разрывается снаряд, ответил, что только по первому разу, и добавил, что по дороге, которой мы ехали, ещё недавно работали снайперы.

Границу мы пересекли засветло, но как я ни пытался, мне не удалось разглядеть ни одного её "характерного признака" – ни пограничных столбов, ни колючей проволоки, ни следовой полосы. Незаметно, за разговором о том о сём, я оказался в другой стране – первый раз в своей жизни...".

http://navy-korabel.livejournal.com/139059.html - цинк