«Дорогая Гертруда!» или впечатления генерала вермахта. 1941.

Частные письма живописуют разгорающийся кошмар противостояния между немцами и русскими. С июня по конец августа 1941 года.
Отбирал самое любопытное по теме «впечатления от РККА и жизни в СССР». Вообще можно переводить страницами, богатый источник. Осенние месяцы там ещё интереснее, так что (в зависимости от интереса) возможно продолжение.
Мои примечания даны в квадратных скобках. На русском публикуется впервые.

Письмо жене (германо-советская демаркационная линия), 21 июня 1941 года.

Когда это письмо будет отправлено, начнётся новая кампания. […] Никто не знает, чего ждать от нового противника. Во время войны с Финляндией русское руководство показало себя достаточно слабым. Рядовой боец, наверное, не является слабым оппонентом, как это было им продемонстрировано в начале Великой войны. Говорят, что боевой дух там вполне на высоте.

22 июня XXXXIII армейский корпус, которым командовал Хейнрици, пересёк Буг. Корпус составил южный фланг во время битвы за Белосток, дальше двигались на восток. В битве за Белосток (до 1 июля) и Минск (до 8 июля) РККА потеряла 324,000 человек пленными, 3,300 танков и 1,800 артиллерийских орудий. До 4 июля корпус Хейнрици был частью 4-й армии (Клюге), потом его передали 2-й армии (Вайхс).

Отчёт семье (восточнее реки Буг), 23 июня 1941 года.

Вчера против нас стояла русская дивизия, которую мы застали совершенно врасплох до того, как разбили её. Массы солдат бродят повсюду по бескрайним лесам и бессчётным крестьянским хозяйствам, часто стреляют со спины. Русский — коварный солдат в целом. Поэтому наши парни проводят зачистки, без пощады. […] Повсюду наши ребята забирают у крестьян лошадей для наших повозок, что вызывает плач и вой в деревнях. Вот так «освобождают» население. Но нам нужны лошади, а крестьяне, возможно, получат позже какие-то деньги.

Отчёт семье (восточнее реки Буг), 24 июня 1941 года.

В общем и целом, создаётся впечатление, что русский отводит свои силы на восток. В бою он стойкий противник. Он куда сильнее, чем французский солдат. Предельно выносливый, хитрый и коварный. Некоторые из наших потерь нанесены русскими, стреляющими по нашим бойцам со спины. Взятые нами пленные, пока что лишь несколько сотен, происходят из разных этнических групп. Среди них есть люди, которые выглядят как китайцы, нежели чем русские.

Отчёт семье (Лысков), 4 июля 1941 года.

Война в России неслыханно кровава. Враг понёс потери, невиданные до того в этой войне. Русским солдатам их командиры сказали, что все они будут нами расстреляны. Вместо сдачи в плен, они стреляют по каждому немцу со спины. Это вызывает ответные контрмеры с нашей стороны, достаточно жестокие. Процесс ускоряется тем, что сотни людей теряют свои жизни. Венчает это непонятный ландшафт: всюду леса, болота, поля со спрятавшимися в них русскими. Короче, тут не очень хорошо.
Три дня назад, после того как мы зачистили лес и взяли в плен 4,000 спрятавшихся русских, я ехал по насыпи в болоте. По обеим сторонам росли плотные кусты ольхи. Болото было по колено. Внезапно русский с винтовкой в руках выпрыгнул на дорогу где-то шагах в ста перед нами. Спустя лишь несколько секунд, 7 или 8 таких же парней последовали его примеру. Никто не мог сказать, нет ли там ещё других. Для них расстрелять нашу машину на дороге было бы детской забавой. Их 10, нас 3. Они прятались в кустах, мы же ехали по открытому пространству. Минуту мы совещались, что же делать. Лес молчал. Просто по случаю, две другие машины из наших — наше подкрепление — проезжали мимо. Вот теперь мы пошли на русских. Но мы не смогли их найти. Они спрятались в непроходимом болоте.


Письмо жене (Лысков), 5 июля 1941 года.

Мы расположились в аптеке, принадлежащей старому еврею. Он рад, что избавился от большевиков. Очевидно, что они очень плохо обращались с людьми, у которых была собственность. Мы видели лишь несколько больших хозяйств и имений. Всех владельцев уничтожили большевики, хозяйства запущены, разрушены, заброшены и вообще в ужасном состоянии. Их использовали в качестве бараков для рабочих или времянок. Русские солдаты не похожи на убеждённых большевиков. Пленные в основном жалуются на плохое питание и то, что начальство с ними плохо обращалось. Ясно, что не существует никакого реального «народного сообщества» [в оригинале стоит немецкий термин Volksgemeinschaft]. Комиссары мешали солдатам дезертировать и заставляли идти в бой под дулом пистолета — солдаты в ответ забили комиссаров до смерти.

Письмо жене (Козов), 6 июля 1941 года.

Прежде всего, невероятное состояние дорог. Господи, это территория севернее Припятских болот — просто проклятая.
[…]
Русский, что был прямо перед нами, теперь уничтожен. Всё было невероятно кроваво. В некоторых случаях мы не давали им никакой пощады. Русский словно зверь обращался с нашими ранеными солдатами. В ответ, наши парни пристреливают и забивают всё, что носит коричневую униформу. Необъятные леса до сих пор полны солдат из разбитых дивизий и беженцев, некоторые из них не вооружены, некоторые — вооружены, и они невероятно опасны. Даже когда мы направляем дивизии через эти леса, 10,000 из них умудряются избежать пленения, скрываясь на непроходимой территории.
Сталин отдал приказы отступающим войскам уничтожать всё, что мы сможем использовать. Так что опять грабёж и всесожжение как во времена Наполеона, и, в какой-то мере, как в 1915 году. Согласно моему начальнику, генерал-полковнику фон Вайхсу, лишь два помпезных здания, построенных при Советах, ещё остались в Минске, в городе, где живёт 200,000 человек. Всё остальное сожжено. В Козове, где мы квартируем, осталась лишь треть домов. Красные комиссары сожгли центр города. Население, наверное, это уже достало, это для них четвёртый раз, начиная с 1915 года!
На южном фасе дела не так хорошо, как тут, на центральном направлении фронта. На Украине русский отходит по плану и системно, так что много чего может уничтожить. Он слишком крепок, не пересилить. Следующая большая оборонительная позиция у него, похоже, на Днепре.

Письмо жене (Ляховичи), 8 июля 1941 года.

Этим вечером первый раз искупались. Настоящее наслаждение. Деревня, где стоим, Ляховичи, расположена в одной из этих типичных болотных долин, с маленькой речкой. […] Сегодня нам пришлось казнить коммунистку, которая за нашей спиной ухаживала за ранеными русскими и всеми средствами боролась против нас. Такая тут война.

Письмо жене (Ляховичи), 8 июля 1941 года.

Дороги забиты остовами и обломками сожжённых русских боевых машин и грузовиков, орудий, амуницией, разлагающимися лошадьми. […] Мы до сих пор находим блуждающих по лесам русских. Но никто не знает, сколько ещё прячутся там же. Невозможно прочёсывать эти леса и болота. Русские из разбитых дивизий не хотят ничего другого, кроме как попасть домой в качестве гражданских лиц и вновь быть крестьянами. Они не хотят, чтобы их отправили в Германию как пленных и не хотят думать о войне.

Письмо жене (Капыль), 11 июля 1941 года.

Теперь мы в настоящей России. Капыль — название сегодняшней деревни. Всё совершенно прогнившее. Узнаём признаки большевистской культуры. Мебель очень примитивная. Мы обычно живём в пустых помещениях. Стены и потолки покрыты нарисованными звёздами Давида [очевидное искажение оптики, скорее, просто советскими звёздами]. Церкви используются в качестве залов для политических собраний. В каждой деревне есть большие партийные дома, восхваляющие Сталина и Ленина как любимцев народа, детей, женщин, рабочих, солдат и т.д. В городах на рыночной площади в центре обычно стоит памятник Сталину, сделанный из цемента, очень напоминает старого Гинденбурга. Магазинов нет. Крестьяне должны работать на общество; они получают 1\3 урожая натурой и 80 рублей в год. Килограмм масла стоит 36 рублей! Также в качестве платы за работу каждому товарищу полагались кое-какие предметы, которые он получить на госскладе, что есть в каждом городе: т.е. мыло, сигареты, носки, 1 костюм в год! Таков советский рай. Никто не осмеливается говорить открыто. Все боятся разговаривать. Они депортировали 15-летних детей на работы в шахтах где-то на Дону. Эти дети больше никогда не слышали о своих семьях и наоборот. Некоторых из них — которые теперь солдаты — мы захватили в плен. Теперь здешнее население надеется избавиться от давления. Очень плохо, что мы не можем общаться с ними. Это причина многих ошибок.
В это же время большевик сражается на Днепре. Он уже пересёк реку в некоторых местах. Для нас это значит бежать вдогонку, бежать, бежать, пока языки на плечо не повесим. Я думаю, что они не будут больше использовать пехоту после войны. Человеческая мощь и мощь мотора всё-таки слишком разные.
[Сын] Хартмут дерётся на Днепре. Да сохранит его Господь.

Письмо жене (Слуцк), 13 июля 1941 года.

Вчера летал в Минск. На высоте 600 метров — красота. Потрясающий вид, бесконечные леса, реки извиваются как черви, марширующие колонны, что меньше чем игрушка. В Минске, наполовину разрушенном, уцелело лишь несколько многоэтажных советских дворцов, дом гауляйтера, здание университета, дом Красной армии. Кичливые, неказистые дворцы, все увешаны картинами, восхваляющими Сталина, Ленина, Калинина и других…
Все церкви тут, в настоящей России, уничтожены. С колоколен сняты кресты. Здешняя слуцкая грекокатолическая церковь была уничтожена. Используя старые кирпичи от церкви, на том же месте строится дом гауляйтера. Романская католическая церковь была превращена в завод по разливу минеральной воды. Протестанскую церковь объединили с ещё одной фабрикой. Из того что пока мы видели, все божьи дома в деревнях переделаны в пожарные депо или склады. Снизойдёт ли гнев Господа на этих разрушителей?
Скоро втянемся в эту скверную борьбу против банд и нам придётся зачищать леса.

В середине июля наступление XXXXIII корпуса застопорилось под Бобруйском. Корпус втянулся в позиционные оборонительные бои.

Письмо жене (Бобруйск), 20 июля 1941 года.

Русский очень силён и дерётся отчаянно, наущаемый своими комиссарами. Сражения в лесополосе особенно плохи. Внезапно русский появляется отовсюду и открывает огонь, атакует колонны, отдельных бойцов или посыльный транспорт. По любым стандартам, война тут очень тяжёлая. Прежде всего, невообразимые транспортные трудности, протяжённые пространства, бесконечные леса, языковая проблема и т.п. Все предыдущие битвы были, скорее, детской игрой по сравнению с тем, что сейчас. Наши потери значительны, а у русских много, много больше…

Письмо жене (Бобруйск), 22 июля 1941 года.

Вчера заставили врага отступить, русский 66-й корпус, который наступал в направлении на Бобруйск. К сожалению, им удалось улизнуть из готовившегося окружения. Мы им хорошо всыпали, но это опять не полномасштабная победа. Нас немного подвели войска. Они слегка подавлены из-за тяжёлых и трудных боёв. Русские банды, которые теперь повсюду в лесах, являются отличительным знаком этой войны. Они атакуют отдельных солдат, но не смеют приближаться к большим частям. Хотя они тоже несут потери, когда сражаются в лесах. Русские коварно сражаются во всех битвах. На кукурузном поле они припадают к земле, притворяются мёртвыми и стреляют по нашим солдатам со спины. В ответ, наши парни убивают русских без пощады. Никогда ещё не было такого военного похода, как этот.
[…]
Хочется надеяться, что русское сопротивление в один из дней сойдёт на нет; даже для них ситуация далека от желаемой. Как раз наоборот, она выглядит плохо. Второй раз они смогли прорваться в нескольких местах. Но отрезанные войска сражаются упорно и непохоже, чтобы русская воля к сопротивлению была сломлена, или что народ возжелал избавиться от своих большевистских вождей. На сегодня есть причины полагать, что война, даже в случае захвата Москвы, продолжится где-нибудь в глубине этой бесконечной страны.

Письмо жене (Бобруйск), 26 июля 1941 года.

Могу сказать лишь то, что Господь меня спас. Три дня назад я наблюдал за атакой, когда русский 10,5 см снаряд взорвался в 25 шагах от меня и сбил меня с ног. Я часами был наполовину оглохший. Потом русские танки показались позади командного пункта. И наконец самолёт, который должен быть доставить меня назад, взорвался и сгорел в 2 шагах от меня. Достаточно для одного утра.

Запись в дневнике (Бобруйск), 30 июля 1941 года.

Враг напротив нас — на удивление активный и крепкий парень. Он атаковал 134-ю дивизию сегодня ранним утром, хотя и не в полную силу. 75 перебежчиков перешли к нам несколько часов спустя. Это уму непостижимо, и всегда одно и то же: в целом русский сражается с фанатичным упорством. Как индивид же он подчёркивает свою усталость от войны, своё желание перебежать, свою ненависть к комиссарам, что заставляют идти в бой под дулом пистолета. Эти две линии несочетаемы. Если последняя из них истинна, то падения недолго ждать…
Моему корпусу приходится выбираться из трудной ситуации. Бесконечные бои в лесах будут концом для наших войск. Большевистский способ ведения войны «булавочными уколами» подкашивает их; даже лучший солдат не может отбить атаку в лесах и болотах.

Письмо жене (Бобруйск), 1 августа 1941 года.

Мы недооценили русского. Всегда говорилось, что у него убогие вожди. Ну, они проявили свои способности к руководству в том смысле, что наши операции затормозились, а наши бойцы боятся их коварных нападений. Каждый день около 100 человек перебегают на нашу сторону. Может, всё и рухнет резко в один день, когда простые солдаты больше не захотят сражаться. Они продолжают говорить, что не хотят воевать, но что их заставляют комиссары. Это всё как-то сбивает с толку. Неслыханная сила беспощадно мобилизует все свои мощности и без сожаления посылает их в бой. Пока что русские были куда как успешнее, чем любой из наших прошлых противников. Наши потери значительны. Кампания против России забрала как минимум столько же жизней, сколько все прочие кампании вместе взятые.
Пока что нельзя сказать, как дела пойдут дальше. По ощущениям, русский не хочет сдаваться, как это сделал француз. Возможно, что нас ждёт позиционная война в глубине России во время зимы. Одна мысль заставляет всех ожидать этого.
Всё здесь предельно примитивное. Бобруйск, город с населением в 91,000 человек — большая часть эвакуировалась — это дыра, состоящая по большей части из деревянных построек. Центральная улица напоминает мне о Кёнигсберге и Nasser Garten [бедный рабочий квартал]. Никакой мебели. У людей ничего нет, т.к. у них всё отобрали за последние 20 лет. Наши переводчики говорят нам, что люди счастливы, что тут теперь немцы. Никаких сомнений нет в том, что для всего мира будет благом, если большевизм, его методы и его последствия будут стёрты с лица земли. Это кошмар. Это отвратительный зверь, что яростно защищает себя.

Письмо жене (Бобруйск), 3 августа 1941 года.

Поразительно, как же крепко сражается русский. У него соединение наполовину уничтожено, но он наполняет его свежими бойцами, и они вновь атакуют. У меня нет понимания, как русские это делают. Пленные настаивают, что всему виной давление комиссаров, которые расстреливают любого, кто не подчиняется. Но этого же недостаточно, чтобы вечно держать войска в тонусе. Наше стремительное наступление превратилось в медленное ковыляние. Невозможно предсказать, как далеко внутрь России мы пройдём, пока сопротивление такое же упорное, как сейчас. Может, в один день оно и прекратится. Пока же, тем не менее, это какое-то переходное состояние…
Иногда мы думаем о зиме, и что она принесёт. Почти точно, что мы останемся в России. Совсем маловероятно, что большевики пойдут на мировую или избавятся от Сталина. Так что нам тут предстоит провести зиму, будучи втянутыми в позиционное противостояние по всей протяжённости линии фронта. Хорошая перспектива.

5 августа 1941 года XXXXIII корпус снова пошёл в наступление. Наступая от Бобруйска, пересёк Березину и Днепр и участвовал в окружении Гомеля; битва закончилась 24 августа, 78,000 красноармейцев попали в плен. Эта битва проложила путь к будущему киевскому окружению.

Письмо жене (без места), 9 августа 1941 года.

5 августа мы атаковали войска напротив нас и заставили их отступить на 40 километров. Противник сразу откатился, что упростило сражение, мы этого не ожидали. Однако всё же мы потеряли 400 человек. Этого хватит для такой битвы. В итоге, русская кавалерийская дивизия попыталась прорваться, но мы смогли отбить их атаку, и они понесли тяжёлые потери. С тех пор одинокие лошади бегают повсюду. Они нам очень пригодятся, т.к. мы потеряли 90 своих лошадей позавчера, когда по нам по ошибке отбомбились свои же. К сожалению, погибли и многие бойцы. Очень досаждает новая привычка русских минировать дороги, уже нанесла достаточный урон. Враг напротив нас, с которым столько возились, наконец-то полностью уничтожен, и у него осталось совсем мало сил. Нам даже повезло захватить две русские командирские машины из штаба с их дивизионным писарем. Девушка-машинистка в синей юбке и белой блузке сбежала в последний момент. Писарь рассказал нам, что несколько дней назад командира их дивизии разжаловали за слабое руководство и послали командовать одним из полков его бывшей дивизии…
Завтра мы начнём новые сражения. Русский очень крепко получил. Это почти чудо, что он раз за разом находит силы для сопротивления, несмотря на понесённые потери и урон. Теперь всё зависит от того, кто будет упорнее.

Отчёт семье (северо-западнее Гомеля), 18 августа 1941 года.

Судя по приказу, который мы захватили, мой первый визави, генерал, командующий 66-м корпусом, был судим военным трибуналом в начале августа [явная ошибка: ничего такого в биографии генерал-майора Фёдора Павловича Судакова не значится]. Вчера начальник штаба 63-го корпуса со своими двумя комиссарами попытался убежать. Когда они не сдались, наши солдаты их застрелили [вновь ошибка: полковник Алексей Леонидович Фейгин был пленён двумя солдатами 13-й роты 487-го пехотного полка 267-й пехотной дивизии, представился и показал удостоверение; 20 августа был допрошен, после чего отправлен в штаб армии; возможно, что комиссаров и правда расстреляли].
Всё тут идёт к кульминации. Развал вырисовывается.

После победы под Гомелем, командование XXXXIII корпуса было ненадолго переброшено под Стародуб, прежде чем в конце августа их перевели южнее, к территории севернее Чернигова.

Письмо жене (под Стародубом), 23 августа 1941 года.

Русский демонстрирует ударостойкость несмотря на все его поражения. Вчера читал заявление русского главнокомандующего, который сказал, что они будут продолжать сражаться, даже если Москва падёт. Полагаю, он прав. Изменения настанут только тогда, когда система в России сломается изнутри. Я сомневаюсь, что условия для этого уже сформированы. Кажется, что внушающая ужас русская система террора заставляет умолкнуть любую оппозицию. Можно допустить, что вследствие нашей неожиданной атаки против России многие русские, даже те, кто против Сталина, поменяли свои взгляды и поддерживают своего вождя из чувства патриотизма…
Мы сейчас находимся на другом участке боевых действий внутри нашей армии, с другими дивизиями. Мы почти на 200 километров глубже в России. Города совершенно сожжены. Мы стоим — не назвать это «живём» — в самых унылых и самых опустошённых деревнях. Сегодня я квартирую в классе, поскольку самые чистые здания обычно — это школы. Все дома совсем захудалые. Со слов жителей, они нарочно старались сделать всё внешне уродливым и бедным, чтобы их не осудили за то, что они богачи…
Война тут дорого нам обходится. Была ли она необходима?

via

Оригинал взят у sogenteblx в «Дорогая Гертруда!» или впечатления генерала вермахта. 1941.