Гнев, отчаяние, отвращение и ужас испытываю я снова и снова — к РФ, злому року и давно гниющим в могилах большевикам, — когда читаю что-то по теме Новороссии. Сейчас вот снова готовящуюся к изданию в «Чёрной сотне» книгу Александра Жучковского о Мозговом, в редактировании которой я принимаю участие.

Я прекрасно помню 2014-ый, Русскую весну, Русский ренессанс, эту заразную веру и эйфорию. Тогда, казалось, вот-вот всё спавшее и дремавшее сдвинется — и очнётся спустя сто лет «народ-богоносец», вопреки продажным чинушам, русофобам всех мастей, искусственным границам и даже, — чёрт её дери, — геополитике.

Перед глазами мелькают кадры: счастливые крымчане, детки с триколором, и вот уже горит Одесса в режиме онлайн, стоит героический Славянск, вот мёртвая девушка, окрещённая Мадонной, которая пыталась прикрыть собой дитё, — я до сих пор помню, — на ней были джинсовые шорты и майка Jack Daniels. Я помню.

Русская ойкумена разрасталась, в ушах звучали ранее незнакомые топонимы — Горловка, Лисичанск, Дебальцево, Ясиноватая... Мелькали и лица, простые и воодушевляющие, а в действительности РФ — так даже попросту волшебные: Стрелков, Моторола, Безлер, Бэтмен, Дрёмов, Мозговой... И как прекрасно было чувствовать этот единый народный порыв, эту почвенную силу русского духа!

И сколько было надежд! Моя тогдашняя соседка только на вторую неделю войны поинтересовалась, почему я не сплю и смотрю какие-то страшные кадры. Она не знала, что там умирают русские за право быть русскими. А я обновляла «Сводки Новороссии» и пыталась разобраться в неизвестных военных терминах, что там за «Нона» такая.

Я помню. Ведь тогда Русское государство было так близко, как никогда. А сейчас... Сейчас я завидую тем, кто помладше, кто в 2014-ом ещё был равнодушным подростком, потому что он не верил и не разочаровался, потому что не увидел кусочка свободы и надежды. И, — повзрослев, — более равнодушно теперь принимает окружающую действительность РФ, нежели ты — обманутый, вероломно преданный, похоронивший всех этих женщин и детей, всех мужественных бойцов, твоих сородичей. Похоронивший, как потом оказалось, зазря.

— Такова "Система", — сказал бы наверняка Мозговой.

— Блядский цирк, — добавила бы я.

А дьяволов водевиль продолжил бы кружиться.

И только сквозь текст редактируемой книги, — сквозь буквы, — смотрят на тебя, живого, погибшие люди. Такие же, как ты, русские люди.

СибирскаяЯзва