Пес войны из Дебальцевского котла
Дебальцево освободили день назад, по городу еще лазали остаточные группы окруженцев. В одном из подвалов сидели обгадившиеся бойцы «Азова» и пытались вести по садящейся рации переговоры о судьбе своих шкур. Ровно три раза нас чуть не пристрелили ополченцы, приняв за ускользающих из окружения. Перепутать было несложно — огромные нашивки-мишени «Пресса» мы не носим на брониках с лета.
Все улицы в Дебальцево были усыпаны осколками от «Града». Мы пробили уже третье колесо и долго ждали, пока товарищи справятся с проблемой. Лазали по расстрелянному автосервису, копались в разбитом снарядами шиномонтаже. Искали в битых машинах запаски... Через час начнет темнеть, а про обратную дорогу даже думать не хотелось. Мы въехали в Дебальцево через какую-то сумеречную зону, где не было ни патрулей ополчения, ни блоков. Просто растерянные старики бродили среди разбитых домов. Кто мог там прятаться в лесопосадке и промзоне? Да кто угодно, и в том числе те, кому для продления жизни нужна гражданская одежда и машина с беспалевными московскими номерами. Нас уже наругали за этот стремный путь, и строго наказали ехать так, как ездят все. Но проезжий тракт обкладывали из гаубиц и «Градов» уже второй час, и конца-края этому цугцвангу не было. Водила, беззлобно матерясь вертел принесенное колесо и так и сяк — в нем было на одну дырку больше. Спина его под бронежилетом взмокла, и черные пятна выползли за кевлар и броневые пластины. Я жмурился на солнышко, медитировал, пока что-то влажное, похожее по ощущениям на перезрелый выкупанный персик, не ткнулось деликатно в мою ладонь. Громадный цепной кавказец пришел пообщаться. Пес просто сорвался с цепи. Судя по густой шерсти он всю жизнь жил на улице. Я представляю, какой он был злой и недоверчивый сторож...А вот, оказалось, не может без людей.Даже чужих.
Осмотрел собаку — шерсть чистая, расчесанная кустами и жесткой степной травой, промытая снегом. На шее — ожерелье из репьев, там, куда не доставали зубы. Лапы целые, и это было странно для города, засеянного битым стеклом. Я гладил пса и тискал, и целовал в макушку... А он долго лежал, привалившись к моим ногам боком. И тут меня резко прорубило. Со своей природной сметливостью и хозяйственностью, граничащей с жадностью, я утащил с украинских позиций здоровенный ящик сухапев ВСУ. Пес растопил мое сердце без остатка. Дрожащими руками я стал рвать "сниданки" и "обiды". Консервы были мороженые, каменные. Не выдалбливались даже ножом, но пес справился. Вылизав банки языком-лопатой, он совершенно реально собрался уезжать с нами, заняв исходные у задней правой двери. В принципе, он бы поместился на заднем сиденье, только окно бы пришлось открыть - для его большой мохнатой головы. Но пса мы взять не могли, конечно.Машина была загружена доверху. Пса уже бросили один раз, и тоже перед этим что-то объясняли, наверное... Теперь пришел мой черед. Я очень убедительно растолковал ему, что война закончилась и его хозяева вот-вот вернутся, и чтобы он шел скорее домой и ждал их.Такая уж у него собачья доля. И еще сказал, что мы с Шурой тоже псы войны, и у нас где-то далеко есть дом и там нас крепко-крепко ждут те, кого мы любим. И главное - не потеряться на этой планете. Поэтому, кто-то должен ждать дома - там, где начало начал нашей жизни, ее константа, старт и отправная точка. Я не сомневался, что он меня поймет. Я умею с собаками говорить. Бывалоча, летит такой на меня - уши в разлет, гавкает, конь-огонь, а не собака. А я ему: "По какому вопросу лаем? Что случилось? Жалуйся, пожалуйста, я слушаю". И ведь реально начинают жаловаться на свою собачью долю. На том мы и расстаемся обычно.По крайней мере на спину мне никто не прыгал с рычанием.
Пес не побежал за нашей машиной остался на перекрестке — я смотрел на него, не отрываясь, в грязное зеркальце. А потом он неспешно потрусил в развалины, туда где был его дом или то, что от него осталось.
Все улицы в Дебальцево были усыпаны осколками от «Града». Мы пробили уже третье колесо и долго ждали, пока товарищи справятся с проблемой. Лазали по расстрелянному автосервису, копались в разбитом снарядами шиномонтаже. Искали в битых машинах запаски... Через час начнет темнеть, а про обратную дорогу даже думать не хотелось. Мы въехали в Дебальцево через какую-то сумеречную зону, где не было ни патрулей ополчения, ни блоков. Просто растерянные старики бродили среди разбитых домов. Кто мог там прятаться в лесопосадке и промзоне? Да кто угодно, и в том числе те, кому для продления жизни нужна гражданская одежда и машина с беспалевными московскими номерами. Нас уже наругали за этот стремный путь, и строго наказали ехать так, как ездят все. Но проезжий тракт обкладывали из гаубиц и «Градов» уже второй час, и конца-края этому цугцвангу не было. Водила, беззлобно матерясь вертел принесенное колесо и так и сяк — в нем было на одну дырку больше. Спина его под бронежилетом взмокла, и черные пятна выползли за кевлар и броневые пластины. Я жмурился на солнышко, медитировал, пока что-то влажное, похожее по ощущениям на перезрелый выкупанный персик, не ткнулось деликатно в мою ладонь. Громадный цепной кавказец пришел пообщаться. Пес просто сорвался с цепи. Судя по густой шерсти он всю жизнь жил на улице. Я представляю, какой он был злой и недоверчивый сторож...А вот, оказалось, не может без людей.Даже чужих.
Осмотрел собаку — шерсть чистая, расчесанная кустами и жесткой степной травой, промытая снегом. На шее — ожерелье из репьев, там, куда не доставали зубы. Лапы целые, и это было странно для города, засеянного битым стеклом. Я гладил пса и тискал, и целовал в макушку... А он долго лежал, привалившись к моим ногам боком. И тут меня резко прорубило. Со своей природной сметливостью и хозяйственностью, граничащей с жадностью, я утащил с украинских позиций здоровенный ящик сухапев ВСУ. Пес растопил мое сердце без остатка. Дрожащими руками я стал рвать "сниданки" и "обiды". Консервы были мороженые, каменные. Не выдалбливались даже ножом, но пес справился. Вылизав банки языком-лопатой, он совершенно реально собрался уезжать с нами, заняв исходные у задней правой двери. В принципе, он бы поместился на заднем сиденье, только окно бы пришлось открыть - для его большой мохнатой головы. Но пса мы взять не могли, конечно.Машина была загружена доверху. Пса уже бросили один раз, и тоже перед этим что-то объясняли, наверное... Теперь пришел мой черед. Я очень убедительно растолковал ему, что война закончилась и его хозяева вот-вот вернутся, и чтобы он шел скорее домой и ждал их.Такая уж у него собачья доля. И еще сказал, что мы с Шурой тоже псы войны, и у нас где-то далеко есть дом и там нас крепко-крепко ждут те, кого мы любим. И главное - не потеряться на этой планете. Поэтому, кто-то должен ждать дома - там, где начало начал нашей жизни, ее константа, старт и отправная точка. Я не сомневался, что он меня поймет. Я умею с собаками говорить. Бывалоча, летит такой на меня - уши в разлет, гавкает, конь-огонь, а не собака. А я ему: "По какому вопросу лаем? Что случилось? Жалуйся, пожалуйста, я слушаю". И ведь реально начинают жаловаться на свою собачью долю. На том мы и расстаемся обычно.По крайней мере на спину мне никто не прыгал с рычанием.
Пес не побежал за нашей машиной остался на перекрестке — я смотрел на него, не отрываясь, в грязное зеркальце. А потом он неспешно потрусил в развалины, туда где был его дом или то, что от него осталось.
Проза.ру Дмитрий Стешин, 2015
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.