Eiko Ojala for Target One

Когнитивные причуды: как глагол определяет сознание

Известный американский лингвист Стивен Пинкер исследует работу человеческого сознания в совершенно новом стиле — через пристальное изучение нашей речи: от бытовых разговоров, шуток и сквернословия до юридических споров, от детских неуклюжих выражений до сленга, от политического дискурса до поэзии. «Теории и практики» начинают сотрудничество с Издательской группой URSS и публикуют отрывок из книги Пинкера«Субстанция мышления».

Базовые понятия, управляющие мышлением людей в повседневной жизни, могут оказаться такими же эксцентричными, как Фальшивая Черепаха или Королева Червей у Льюиса Кэрролла. Составные элементы здравого смысла, такие как причинная связь, сила, время и материя, отнюдь не являются упрощенными вариантами понятий, существующих в логике или науке, или нашими самыми современными коллективными представлениями о том, как устраивать наши дела. Эти понятия достаточно успешно функционировали в мире, в котором формировался наш мозг, но они могут подвести наш здравый смысл и оставить его безоружным при столкновении с некоторыми концептуальными вызовами современного мира. Я имею в виду здесь вовсе не парадоксы квантовой механики или теории относительности, понятные лишь немногим избранным, но гораздо более прозаические головоломки, когда наша интуиция вступает, по всей видимости, в противоречие с реальностью, в которой мы живем. Вот несколько случаев, когда эти фундаментальные понятия могут ввести нас в заблуждение при встрече с вызовами жизни.

Обладание и благополучие

Начнем с банального примера. Вспомним грамматическую метафору благополучия: быть благополучным значит обладать чем-либо. В общем и целом, мало кто будет спорить с певицей Софи Такер, сказавшей: «Я была богатой и я была бедной. Богатой быть лучше». Тем не менее когда речь заходит о более детальной градации степеней богатства, то на протяжении всей истории человечества мудрецы пытались удержать людей от подобного умонастроения, постоянно напоминая, что счастья за деньги не купишь, что только циник знает, сколько стоит все на свете, но он не знает истинной цены ничему, и что неверно, будто выигрывает тот, кто, когда умирает, владеет наибольшим количеством игрушек. Современные исследователи понятия счастья (happyologists) подтвердили, что когда люди достигают определенного уровня благосостояния, приобретение дополнительного богатства и собственности уже почти не приносит, а иногда совсем не приносит им никакой дополнительной радости.

Обладание и знание

Другая вводящая в заблуждение концептуальная формула — это метафора коммуникации, согласно которой «знать» — это обладать чем-либо, а «общаться» — значит пересылать это нечто кому-либо подобно почтовому отправлению. И снова в этом есть зерно истины: если бы информация никогда не передавалась с известной точностью от мозга к мозгу, знание в обществе никогда не могло бы накапливаться, а сам язык был бы бесполезным. Однако наука когнитология неоднократно показывала, в каких случаях данная метафора оказывается неадекватной. Понимание языка представляет собой нечто большее, чем просто извлечение буквального значения, как слишком поздно узнал Джордж Костанза, когда до него дошло, что coffee совершенно не обязательно означает «кофе». И когда значение извлечено и отложено в памяти, оно не хранится там как безделушка, неподвижно стоящая на полке; изучение памяти подтверждает наблюдение Марка Твена о том, что люди имеют обыкновение помнить события независимо от того, происходили ли они на самом деле или нет.

В традиционном образовании господствовала другая разновидность метафоры коммуникации, иногда называемая моделью сбережения-и-одалживания (savings-and-loan model): учитель раздает своим ученикам слитки информации, а те стараются удержать их в голове столько времени, сколько нужно, и отдают их обратно на экзамене. Хотя у прогрессивных теорий образования, ставящих целью побудить детей заново открывать знания, а не быть пассивным вместилищем фактов, были свои крайности, невозможно отрицать, что люди усваивают значительно больше, когда их призывают думать о том, что они изучают, чем когда им предлагают извлекать из лекций один факт за другим и фиксировать их в памяти.

Обладание и перемещение

В языках собственность часто трактуется как некая вещь, находящаяся в определенном месте, а передача ее или продажа — как перемещение ее на новое место, вследствие чего на первоначальном месте ее уже больше нет. По отношению к движимому имуществу, такому как цыплята или пироги, подобное буквальное понимание, возможно, и справедливо, и оно также достаточно удобно при метафорически расширенном применении его к более абстрактным явлениям, таким как деньги и недвижимое имущество. Однако интеллектуальная собственность является для данной метафоры настоящей проблемой. Хотя, согласно английской пословице, действительно нельзя «съесть пирог и по-прежнему иметь его», это утверждение неверно в отношении информации, которую можно копировать до бесконечности и при этом сохранять ее.

Благодаря современным информационным технологиям, позволяющим работать с одним файлом сразу нескольким пользователям и загружать свой файл, копируя на него что-либо, можно стать обладателем песни или изображения или части программного обеспечения и при этом первоначальный владелец своей собственности не лишается. Столкновение двух противоположных мнений — убеждения, что предмет может одновременно находиться только в одном месте и, с другой стороны, что «информация стремится быть свободной» — спровоцировало одно из самых ожесточенных сражений, идущих в юриспруденции в наши дни: как распространить законы, созданные первоначально для охраны прав собственности на материальное имущество, на право собственности на копируемые нематериальные сущности, такие как слова, песни, образы, чертежи, формулы и даже гены.

Время

Модель времени, лежащая в основе языка, — это вовсе не неумолимое тиканье часов, измеряющих течение жизни в неких постоянных единицах. Напротив, в данной модели отрезки времени предстают, грубо говоря, как мгновенные события (например, throwing — «бросание»), как протяженные процессы (например, pulling — «растягивание» и pushing — «подталкивание») и как процессы, имеющие кульминацию (например, breaking a glass — «разбивание стекла»). Та часть мозга, которая взаимодействует с языком, следит за этими сгустками времени лишь с помощью вех «раньше-и-позже» и «одновременно». У этого интуитивного хронометра отсутствует понятие времени как непрерывного, поддающегося измерению бесценного явления, совпадающего по продолжительности с существованием человека. Нельзя не задуматься, а не скрывается ли на самом деле за той фрустрацией, от которой страдают постоянно спешащие граждане постиндустриального общества, столкновение различных концептуализаций времени и не проигрывают ли они в соревновании с более безмятежным (и, возможно, более интуитивным) восприятием времени, существующим в третьем мире, на американском Юге и в Массачусетском бюро регистрации автомобилей.

Предметы и их месторасположения

Когда мозг определяет положение одного предмета по отношению к другому, он склонен сокращать первый предмет до точки или некой частички, форма и строение которой более неразличимы, как у вещи в ящике. Мы уже наблюдали, как такой холистический подход переносился на абстрактные пространства для качеств или состояний, подобных заполненному фургону или саду, кишащему пчелами. Я подозреваю, что это является одной из причин, почему люди с таким трудом понимают сравнение статистических данных. Приведу один пример, оказавшийся в центре внимания прессы. Многие исследователи подтвердили документально, что распределение способностей и темпераментов у мужчин и у женщин неодинаково. Так, например, в тестах на воспроизведение в уме трехмерных предметов показатель для мужчин в среднем выше, чем для женщин, а в тестах на беглость речи, напротив, более высоким является средний показатель для женщин. Конечно, средние показатели есть только средние показатели; некоторые женщины лучше оперируют пространственными понятиями, чем большинство мужчин, а некоторые мужчины говорят более бегло, чем большинство женщин. Но когда люди узнают о подобном исследовании, они часто пытаются исказить его результаты и свести их к утверждению, что любой последний мужчина лучше любой последней женщины (или наоборот).

Люди, прославляющие различие между мужчинами и женщинами, пишут книги типа «Мужчины с Марса, женщины с Венеры» (наглядный пример метафоры «предмет-в-определенном месте»); люди, сожалеющие об этом различии, обвиняют исследователей в том, что они якобы признают, что «целая группа людей от природы обречена на неудачу». Похоже на то, как если бы эти люди, услышав статистические данные о том, что женщины в среднем живут дольше мужчин, сделали бы вывод, что каждая женщина переживет каждого мужчину. Образ одного круга, плавающего над другим, по-видимому, более естественно приходит людям в голову, чем образ двух пересекающихся кривых нормального распределения.

Причинно-следственная связь

Прототипическая модель причины и следствия, выявляемая языком, включает лицо, сознательно воздействующее на некоторую сущность и непосредственно осуществляющее преднамеренное изменение ее положения или состояния. Этот образ близок к понятию уголовной ответственности, встроенному в нашу правовую систему, — преступное деяние и преступный умысел, наличие которых необходимо для установления умышленного убийства первой степени и других тяжких преступлений. К несчастью, реальная жизнь нам часто подбрасывает сюжеты, которые с трудом укладываются в рамки этой игры в бильярд (многие из подобных сюжетов были увлекательно проанализированы в книге Лео Катца «Преступные деяния и преступные умыслы: Головоломки уголовного права»). Некая женщина, желая отравить мужа, насыпает мышьяк ему в яблоко, но муж выбрасывает яблоко. Бездомный бродяга подбирает яблоко из помойного ведра, съедает яблоко и умирает. Можно ли считать, что эта женщина его отравила? А что сказать о домовладельце, который захлопывает дверь перед ребенком, спасающимся от разъяренной собаки, и обрекает ребенка на верную смерть? Или о человеке, который приходит с веревкой и ящиком в дом к женщине, страдающей депрессией, привязывает один конец веревки к стропилу, на другом конце делает петлю и убеждает женщину засунуть голову в петлю и оттолкнуть ящик?

Головоломки причинно-следственной связи — это не просто казусы для тренировки будущих юристов в юридической школе. 1 июля 1881 года президент США Джеймс Гарфилд собирался сесть в поезд, и в этот момент некто Чарлз Гуито прицелился в него из винтовки и произвел два выстрела. Обе пули прошли мимо жизненно важных органов и кровеносных сосудов, но одна застряла в мягких тканях спины. По современным меркам рана была несерьезной, и она не должна была оказаться смертельной даже во времена Гарфилда. Однако доктора, лечившие президента Гарфилда, подвергли его ряду безответственных медицинских процедур, принятых в то время, таких как зондирование раны, да к тому же грязными руками (и это десятилетия спустя после открытия антисептиков), и кормление через прямую кишку вместо того, чтобы кормить его через рот. Лежа на смертном одре, Гарфилд потерял в весе около 50 килограммов и умер через восемьдесят дней после ранения от истощения и заражения крови. На суде Гуито неоднократно повторял: «Это доктора убили его; я же только в него стрелял». Но его слова не убедили присяжных, и в 1882 году Гуито был повешен — еще один человек, чья судьба оказалась зависимой от семантики глагола.